Наскоро позавтракав, мы отправились по следам археолога. Первая пещера оказалась совсем недалеко, и к ней почти не пришлось карабкаться. Увы! Никаких черепков древних сосудов или каменных наконечников стрел нам найти не удалось. Единственным сосудом, обнаруженным после энергичных поисков юнгой Колышкиным, оказалась консервная банка из-под судака в томате, а другие несомненные признаки пребывания человека заключались в обрывках газет и яичной скорлупе. Раздосадованные, мы пошли дальше. Вторая пещера оказалась довольно глубокой и высокой. Пол был ровный, воздух внутри сухой. Третья заканчивалась узким тоннелем, вернее — лазом, по которому можно было проникнуть на вершину скалы. Выходит, что у этой пещеры было два входа — парадный и черный.
— Смотрите, надпись! — закричал Павлик.
И верно, на скале у соседней пещеры виднелись буквы "А. Е". и год — 1888. Это были начальные буквы имени и фамилии Еленева и дата его раскопок.
К полудню, изрядно устав от лазания по горам, мы решили осмотреть еще две пещеры и возвращаться, несмотря на протесты неутомимого юнги, который, кажется, был готов сразу обойти чуть не шестьдесят пещер Бирюсы. И вот в последней из осмотренных пещер, сырой и глубокой, мы наткнулись на следы совсем недавних раскопок. Кто-то рыл здесь пол, аккуратно складывая землю в угол. Кто-то искал Следы древних обитателей. Но кто именно? Заинтересованные, мы решили продолжать осмотр и нашли следы свежих раскопок еще в двух пещерах. Случайно взглянув на стену у выхода, я заметил надпись: "Э. Рыгдылон, В. Питиримов, В. Назаров".
Рыгдылон? Фамилия была мне знакома. Я слышал об этом молодом археологе, работавшем в Красноярске. Вероятно, Питиримов и Назаров — тоже археологи, научные работники.
Однако долго размышлять над этим не пришлось, потому что проголодавшиеся спутники торопили меня с возвращением на наш катер.
Едва мы отплыли за Бирюсу десяток километров, как стала чувствоваться близость большого города. Можно было безошибочно сказать, что-где-то впереди, скрытые горами, дымили фабричные трубы: небо там было скорее сероватым, чем голубым.
Справа открылась долина реки Маны. Ее устье было перегорожено барьером из многих толстых бревен, скрепленных между собой прочными цепями. Этот барьер удерживал тысячи, нет — сотни тысяч древесных стволов, сплавленных вниз по Мане.
Наконец ясно стали видны ажурный переплет моста через Енисей и сам Красноярск. Катер прошел мимо скалы Собакин бык; тут предполагается строить огромную гидростанцию. Затем по обоим берегам потянулись нарядные разноцветные дачи, наполовину скрытые в темной зелени соснового бора, легкие белые строения пионерских лагерей, купальни, пристани речных трамваев. Дети махали с берега платками и кричали что-то весело и звонко. Навстречу нам, почти отрываясь от воды, пронесся глиссер.
Еще немного — и я увидел Токмак.
Токмак — это темная скала, отчетливо заметная на фоне зеленых гор за Енисеем. Трудно сказать, что она напоминает своими очертаниями. С первого взгляда, во всяком случае, ничего не напоминает — просто каменная громада довольно мрачного вида. Осенью, когда лес в горах становится светлым, золотым, угрюмость Токмака выступает еще резче.
Токмак венчает собой вершину большой горы. Крут к нему подъем, и лучше итти сначала вдоль ключа, журчащего под горой, в густых зарослях смородины. Этот прозрачный ключ и есть слезы матери Кизяма.
…Давным-давно в этих горах появилась семья великанов — старый Токмак, его жена и сын. Они пришли сюда с юга, спасаясь от чудовищ, разоривших их благословенную страну. Беглецы были измучены длинным переходом, усталость сковывала их ноги.
На новом месте старик занялся рыбной ловлей; старуха присматривала, чтобы не погас огонь, ибо в этих краях было холодно; сын ходил на охоту. Постепенно жизнь наладилась, текла мирно, старое забывалось. Но вот что случилось однажды. Кизям, сын старика, нашел у далекого ручья камень, не похожий на все другие. Те были тусклыми, серыми, а этот сверкал, горел пламенем.
Кизям показал находку отцу. Лучше бы он не делал этого! Старик схватил камень, спрятал его на груди, и сын видел, как руки отца тряслись от жадности, а в глазах было что-то недоброе.
Пошел Кизям к матери.
— Тот камень блестел? — спросила мать.
— Да, — сказал Кизям.
— Он был тяжел? — спросила мать.
— Да, — сказал Кизям.
— Ты нашел золото, мой сын…
А старого Токмака точно подменили. Три дня он без устали искал блестящие камни и тайком зарывал их в землю.
Сын спросил отца, почему он потерял покой. Но тот по-своему понял вопрос. Уж не хочет ли Кизям похитить золото?