— Бисер, — отвечает он. — Бисерные вышивки на рубахе. Саха очень любят эти вышивки и делают их с превеликим искусством. Никакой другой житель тундры, кроме Саха, не вышьет так здорово.
Снова берусь за бинокль. Действительно, можно различить красивый узор на одежде человека, который теперь спустился к самой воде. За ним идут три собаки — три здоровенных пса, не похожих на юрких таежных лаек, с которыми эвенки ходят на охоту за белкой.
Очевидно, это ездовые "туруханцы".
Мне не приходилось самому ездить зимой на туруханских собаках, и я до сих пор сожалею об этом. Бывалые люди утверждают, что здешние собаки по выносливости, сообразительности и неприхотливости вполне могут поспорить с псами Аляски, с "белыми клыками", так хорошо описанными Джеком Лондоном. Говорят, что туруханские собаки тянут легкие санки — нарты — там, где даже олень, этот вездеход тундры, оказывается бессильным.
И этому можно поверить. Во всяком случае, ту работу, которую выполняют собаки летом, вряд ли способно выполнить какое-либо другое животное. Речь идет о тяге лодок.
Где-то около устья Нижней Тунгуски я впервые наблюдал, как четыре собаки, запряженные в лямку, тащили против течения довольно большую лодку. Видимо, эта работа не казалась им особенно тяжелой, потому что они быстро и резво перебирали ногами. В лодке сидел человек с кормовым веслом. Берег был ровный, и все шло как нельзя лучше.
— Ну, а если бечева запутается или камень по дороге попадется? — спросил я тогда нашего лоцмана. — Наверное, хозяину поминутно из лодки вылезать приходится?
— Нет, зачем же ему вылезать! — удивился лоцман. — Вожак сам дорогу выбирает, сам соображает, где и как тянуть, чтобы бечеву не запутать.
Это уже слишком! Видимо, лоцман заметил на моем лице недоверие, потому что добавил:
— Поплаваете подольше, сами увидите.
И вот где-то около Дудинки я, действительно, увидел то, о чем он говорил.
Хозяин, пожилой рыбак, сел в лодку и взял кормовое весло. Собаки, запряженные в лямку, с холщовыми хомутиками на задней половине туловища, терпеливо ждали, пока он поудобнее устраивался в лодке и размещал разную кладь. Но вот хозяин издал губами какой-то звук, видимо означающий "вперед", и собаки, не мешая друг другу, тронулись за вожаком, крепким, широкогрудым псом с прокушенным и сморщенным ухом.
Вдоль сравнительно пологого берега стояли наполовину вытащенные из воды лодки. Их носы задирались кверху. Вожак, а за ним остальные псы обошли первую, небольшую лодку, отойдя подальше от воды и поднявшись повыше. Бечева протянулась над носом лодки, не задев его. Но рядом стояла еще одна, уже большая лодка. Вожак вскочил на ее борт, пробежал по скамейке, на которой обычно сидят гребцы, и соскочил на песок. Он правильно рассчитал, что это препятствие обойти по берегу нельзя: не хватит бечевы, придется карабкаться чересчур высоко.
Хозяин собак, увидев, что я заинтересовался ими, решил показать мне все их искусство. Он крикнул — собаки пошли быстрее. Снова крикнул — они остановились. Свистнул как-то по-особенному — и собаки, после минутного колебания, полезли в воду и поплыли к лодке.
— Каждое мое слово понимают, — сказал мне рыбак, довольно ухмыляясь. — Эх, друзья мои верные!..
И он протянул было руку, чтобы погладить вожака. Но тот как раз в этот миг решил отряхнуться после купанья и обдал хозяина брызгами, как бы намекая на то, что вот, мол, ты зря заставил нас лезть в эту холодную воду, ведь не собираешься же ты переправляться тут с нами на другой берег…
Человек обитает в тундре уже много веков, несмотря на суровость климата и скудость полярной природы. Но без собаки и оленя его жизнь на Севере была бы совершенно невозможной — по крайней мере в те времена, когда там не было ни самолетов, ни аэросаней, ни железных дорог, ни факторий. Прирученный человеком северный олень был очень неприхотлив. Пожалуй, это одно из самых неприхотливых животных в мире. Он почти не требовал ухода и честно служил человеку. Но человеку пришлось приспосабливаться к образу жизни своего кормильца. Человек стал кочевать вместе со стадами.
Сначала кажется непонятным, почему оленеводу нужно совершать длинные перекочевки. Неужели нельзя пасти оленей так, как пасут коров — где-нибудь поблизости от селения? В том-то и дело, что нельзя. Ягель, этот наиболее любимый оленем лишайник, растет чрезвычайно медленно, прибавляясь на два-три, в самом лучшем случае на пять миллиметров в год. Мало того, он питателен лишь в первые годы своего роста, а потом становится жестким и невкусным. Но и это еще не все. Олени обрывают только верхушку ягеля, используя для корма незначительную часть этого не спешащего расти лишайника. Если добавить, наконец, что олень не любит пастись там, где прошли до него другие олени, и в этом случае больше топчет корм, чем ест, — то станет ясным, почему даже для небольшого стада нужны огромные пастбища. Оленеводы и кочуют по тундре, возвращаясь на старые ягельники только лет через десять-двенадцать. За это время успевает немного отрасти даже медлительный лишайник. Однако для того чтобы пастбище стало таким, каким оно было до первого прохода стада, нужно целых двадцать лет!