— Что у тебя не ладится? — спросил Джильберт, который в эту минуту вошел на кухню и услышал ее вздох.
Энн покраснела и подсунула исписанные листки под стопку школьных сочинений.
— Да ничего ужасного. Просто я пыталась, как мне советовал профессор Гамильтон, выразить некоторые свои мысли на бумаге, но что-то у меня ничего не получается. В записанном виде мои фантазии кажутся мне глупыми и надуманными. Да и свободного времени у меня очень мало.
ока проверишь тетрадки, уже не хочется ничего сочинять. — Но дела в школе у тебя идут прекрасно, Энн. Дети в тебе души не чают, — утешил ее Джильберт, садясь на каменный приступок у плиты.
— Не все. Энтони Пайн меня не любит. Более того, он меня не уважает, просто презирает, и, должна тебе признаться, Джильберт, это меня страшно огорчает. Он вовсе не плохой мальчик, озорной только, но не хуже других. В общем-то он меня слушается, но выполняет мои поручения с таким презрительно-снисходительным видом, словно просто не хочет опускаться до споров со мной… И это очень плохо влияет на остальных. Чего я только не делала, чтобы завоевать его доверие, но теперь мне уже кажется, что это безнадежно. Он ведь славный паренек, хоть и Пайн, и я бы хотела перебороть его враждебность.
— Наверное, он просто наслушался всякого у себя дома.
— Нет, не только это. Энтони — очень независимый мальчик и думает сам за себя. Просто он раньше всегда учился у мужчин-учителей и считает, что женщины-учительницы никуда не годятся. Ну ладно, посмотрим, может быть, доброта и терпение еще возьмут свое. Я люблю преодолевать трудности, и мне очень интересно учительствовать. У меня есть Поль Ирвинг, который один стоит всех остальных. Какой же это милый мальчик, Джильберт, да к тому же у него необыкновенные способности. Я убеждена, когда-нибудь он прославится.
— Мне тоже нравится учительствовать, — сказал Джильберт. — Во-первых, это хорошая подготовка. Знаешь, Энн, за те месяцы, что учу малолеток в Белых Песках, я узнал больше, чем за все годы собственной учебы в школе. У Джейн в Ньюбридже дела тоже идут неплохо. И в Белых Песках все как будто довольны твоим покорным слугой. Все, кроме мистера Эндрю Спенсера. Вчера вечером я встретил миссис Блуветт, и она сказала, что считает своим долгом поставить меня в известность, что мистер Спенсер не одобряет мои методы.
— А ты заметил, Джильберт, — задумчиво спросила Энн, — когда люди начинают со слов, что они считают своим долгом что-то тебе сообщить, то надо готовиться услышать какую-нибудь неприятность? Почему никто не считает своим долгом пересказать тебе то хорошее, что они о тебе слышали? Вчера в школу опять заявилась миссис Донелл. Она, видите ли, считает своим долгом уведомить меня, что миссис Эндрюс не нравится, что я читаю детям сказки, а мистер Роджерсон недоволен успехами Прилли в арифметике. Если бы Прилли поменьше строила мальчикам глазки, а побольше бы смотрела на грифельную доску, дела с арифметикой у нее шли бы получше. Я просто уверена, что все задачки за нее решает Джек Джиллис, хотя ни разу не сумела застать его на месте преступления.
— А ты сумела убедить юного отпрыска Донеллов смириться со своим невообразимым именем?
— Да, — со смехом отвечала Энн, — но это мне далось нелегко. Поначалу, когда я называла его Сен-Клером, он просто не поворачивал голову, а когда его соседи толкали его в бок, он поднимал на меня глаза с таким удивленным видом, словно я назвала его Джоном или Чарли: откуда ему знать, что я обращаюсь к нему? Тогда я решила после уроков поговорить с ним. Я сказала ему: твоя мама хочет, чтобы я называла тебя Сен-Клером, и я не могу идти против ее желания. Он понял мое положение — он вообще очень разумный мальчик — и сказал, что разрешает мне звать его Сен-Клером, но что отлупцует любого мальчишку, который посмеет так к нему обратиться. Пришлось ему сказать, что никакой драки я не допущу. С тех пор я зову его Сен-Клером, а мальчики — Джейком, и все счастливы. Он говорит, что хочет стать столяром, но миссис Донелл требует, чтобы я подготовила его к карьере университетского профессора.
Упоминание об университете напомнило Джильберту о его собственных планах, и они долго и увлеченно обсуждали их с Энн, уверенные, как и все молодые люди, что впереди у них нехоженая дорога, за каждым поворотом которой их ждут счастливые неожиданности.
Джильберт уже окончательно решил, что будет учиться на врача.
— Это замечательная профессия, Энн, — горячо говорил он. — Человек должен всю жизнь с чем-нибудь бороться. Так вот, я хочу бороться с болезнями, болью и невежеством. Я хочу хоть немного увеличить сумму человеческих знаний. Люди, жившие до меня, так много для меня сделали, что мне хочется сделать что-то для тех, которые будут жить после.
— А мне хочется сделать жизнь красивее, — мечтательно сказала Энн. — И не так уж важно, будут ли люди больше знать — хотя это тоже очень важно, — но мне хочется, чтобы благодаря мне их жизнь была бы хоть немного счастливее, чтобы у них зарождались добрые мысли и чувства.
— По-моему, это у тебя и так хорошо получается. И Джильберт был прав. Энн от рождения излучала свет и тепло. Когда она даже мельком улыбалась человеку или говорила ему ласковое слово, этому человеку казалось, что на него упал солнечный луч, и ему хотя бы ненадолго становилось светлее и теплее на душе. Наконец Джильберт с сожалением встал:
— Пора идти. Надо еще забежать к Макферсонам. Зануда Сперджен приехал из колледжа на воскресенье. Надеюсь, он привез книжку, которую профессор Бойд обещал прислать.
— А мне надо готовить ужин для Мариллы. Она поехала навестить миссис Киз и скоро должна вернуться…
К приезду Мариллы ужин был готов: в очаге потрескивали дрова, стол украшала ваза с выбеленными морозом папоротниками и багряными листьями кленов, кухню наполнял аппетитный запах поджаренной грудинки. Но Марилла опустилась в свое кресло с глубоким вздохом.
— У тебя стало хуже с глазами, Марилла? Или голова болит? — встревоженно спросила Энн.
— Нет. Я просто устала… и не знаю, как мне быть. Мэри совсем плохо… Ей, видимо, осталось совсем недолго жить. И что же тогда будет с ее детишками?
— А что, дядя ничего не пишет?
— Написал. Мэри только что получила от него письмо. Он работает на лесозаготовках и живет в бараке. Раньше весны он детей забрать не сможет. К тому времени он надеется жениться, и тогда у него будет дом, где они смогут жить. Но надо, чтобы их кто-нибудь из соседей взял до весны. Мэри говорит, что просто не в силах обратиться к соседям с такой просьбой. Она вообще-то не очень с ними ладила. Я знаю, в глубине души Мэри надеется, что детей возьму я… Она этого не говорит, но я читаю это у нее в глазах.
— Да?! — воскликнула Энн. — Ну и возьми их, Марилла!
— Я не кидаюсь в пропасть очертя голову, как ты, Энн, — довольно резко ответила Марилла. — Какое тут родство — троюродная тетка. Седьмая вода на киселе… И это такая ответственность — взять в дом двоих шестилеток… Да еще близнецов.
Марилле казалось, что воспитывать близнецов гораздо сложнее, чем просто двух детей.
— Близнецы — это очень интересно… По крайней мере, если их только одна пара, — улыбнулась Энн. — Вот когда их две или три пары, то это начинает приедаться. Почему бы тебе не заняться их воспитанием, Марилла, — тебе ведь скучно одной, когда я в школе?
— Не думаю, что с ними мне станет так уже весело, а вот беспокойства будет невпроворот. Если бы они были постарше — хотя бы твоего возраста, когда тебя привез Мэтью. Дора-то тихая послушная девочка, а вот Дэви — бедовый парень.
Энн любила детей, и у нее болело сердце за близнецов миссис Киз. Она очень хорошо помнила свое обездоленное детство. Энн знала, что у Мариллы было единственное слабое место — ее решимость неуклонно следовать велению долга, и стала весьма искусно приводить соответствующие доводы:
— Если Дэви озорник, ему тем более нужна строгая рука. Разве не так, Марилла? А если мы их не возьмем, то неизвестно, к кому они попадут и как их будут воспитывать. Что, если их возьмут Спротты? Миссис Линд говорит, что Генри Спротт жуткий сквернослов и его детей страшно слушать. Разве не ужасно будет, если дети Мэри тоже начнут сквернословить? Или, допустим, они попадут к Виггинсам. Миссис Линд говорит, что мистер Виггинс пускает на продажу все, что приносит ферма. А его дети питаются одним снятым молоком. Неужели тебе хочется, чтобы твоих родственников морили голодом, Марилла, даже если они троюродные племянники? Мне кажется, что взять детей — наш долг.