— Ну разве можно так вести себя в церкви? Тебе следовало слушать мистера Бэлла!
— Но он же не со мной разговаривал! Он разговаривал с Богом, да и то как-то без интереса, словно не был уверен, что Бог его услышит. Зато я сама прочитала маленькую молитву, глядя, как солнце просвечивает сквозь склонившиеся над озером березы — глубоко, до самого дна. Это было так красиво, Марилла, что я сказала: «Спасибо тебе, Боже!» — два или три раза.
— Надеюсь, не вслух? — обеспокоенно спросила Марилла.
— Нет, про себя. Ну, а потом мистер Бэлл наконец закончил, и мне велели идти в класс мисс Роджерсон. Там сидели еще девять девочек. И на всех были платья с буфами. Я попыталась вообразить, что и на мне такое же, но ничего не вышло. Интересно, почему? Дома в своей комнате все получалось очень хорошо, но в классе, где у всех девочек на самом деле были такие рукавчики, у меня ничего не вышло.
— В воскресной школе надо думать не о рукавах, а о том, что говорит учительница. Надеюсь, ты правильно отвечала на вопросы?
— Да, правильно. Мисс Роджерсон задавала мне ужасно много вопросов. Это даже как-то несправедливо — почему спрашивает только она? Мне тоже хотелось ее кое о чем спросить, но я не стала, так как не чувствовала в ней родственную душу. После урока мисс Роджерсон показала мне нашу скамью, потому что миссис Линд поблизости не было. Я старалась сидеть тихонько и слушать проповедь, но она такая длинная и совсем не интересная. Мне кажется, у нашего священника не хватает воображения. Так что я не особенно его слушала, а думала о своем.
Марилла не знала, как поступить. С одной стороны, надо бы сурово отчитать Энн, но в то же время она не могла отрицать, что многое в словах девочки было правдой, особенно то, как мистер Бэлл читает молитвы и произносит проповеди. Она и сама думала так уже много лет, но ни разу не посмела высказать свои мысли вслух. И вот теперь, как ни стыдно в этом признаться, ее тайные мысли нашли выражение в словах этой маленькой девочки, которая, прожив такую тяжелую жизнь, не разучилась, однако, говорить правду.
Глава двенадцатая
ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ
Марилла узнала о венке, украшавшем шляпку Энн, только в следующую пятницу. Вернувшись от миссис Линд, она позвала девочку на кухню и сделала ей строгий выговор.
— Миссис Рэйчел говорит, что в воскресенье ты надела поверх шляпки дурацкий венок из лютиков и цветов шиповника. Что это еще за причуды, Энн? На тебя, наверное, смешно было смотреть.
— Я знаю, что розовое и желтое мне не очень идет… — начала Энн.
— При чем здесь идет или не идет? Сама затея надевать на шляпку венок — глупость несусветная, а уж какого цвета венок — не имеет значения. Ох, Энн, какой только ерунды ты не выдумаешь!
— Но почему же? У многих девочек к платьям были приколоты маленькие букетики. Какая разница?
Но Марилла не желала вдаваться в общие рассуждения.
— Не спорь со мной, Энн. Ты совершила ужасную глупость. И чтоб я больше ни о чем подобном не слышала. Рэйчел говорит, что она чуть сквозь землю не провалилась, увидев тебя в таком убранстве. Она хотела сказать, чтобы ты поскорей сняла венок, но было уже поздно. Все прихожане только об этом и говорили. Они, небось, вообразили, что это я тебя так вырядила.
— Прости меня, Марилла, — печально сказала девочка, и глаза ее наполнились слезами. — Мне и в голову не пришло, что тебе это может не понравиться. Я думала, что красивые розочки и лютики только украсят мою шляпку. У многих девочек на шляпках были искусственные цветы. Я, наверное, никогда не научусь поступать так, как тебе хочется. Может, лучше отослать меня обратно в приют? Но это будет ужасно: я этого не переживу. У меня, наверное, начнется чахотка — я ведь и так очень худая. Но уж лучше заболеть чахоткой, чем все время огорчать тебя.
— Ерунда, — решительно заявила Марилла, уже пожалевшая о том, что довела девочку до слез. — Я вовсе не хочу отсылать тебя назад в приют. Просто мне хочется, чтобы ты вела себя, как все остальные девочки, и не выставляла себя и меня в глупом свете. Не плачь, Энн. У меня для тебя есть хорошая новость. Сегодня домой вернулась Диана Барри. Я собираюсь пойти к миссис Барри попросить выкройку для юбки. Хочешь, пойдем вместе? Познакомишься с Дианой.
Энн вскочила на ноги, стиснув руки перед грудью. На щеках ее еще блестели слезы, а посудное полотенце, которое она подрубала, упало на пол.
— Ой, Марилла, я боюсь! Что, если я ей не понравлюсь? Это будет самым трагическим разочарованием в моей жизни!
— Ладно, ладно, нечего приходить в такое волнение. И не надо употреблять слишком длинных фраз. Смешно, когда девочка так разговаривает. Диане-то ты понравишься. Главное — понравиться ее матери. Вот если она тебя невзлюбит, тогда уж будет неважно, как отнесется к тебе Диана. Если она слышала о том, как ты кричала на миссис Линд и в каком виде ты явилась в церковь, то уж не знаю, что она о тебе думает. Смотри, веди себя с ней вежливо и не пугай ее своими высказываниями. Господи, Энн, да ты вся дрожишь!
Энн действительно побледнела и начала дрожать.
— Ой, Марилла, ты бы тоже волновалась, если бы тебе предстояло познакомиться с девочкой, в которой ты надеешься найти закадычную подругу, а ее мать может запретить ей дружить с тобой.
Они отправились на ферму Барри кратчайшей дорогой по мостику через ручей и дальше через ельник вверх по склону холма.
На стук Мариллы дверь им открыла сама миссис Барри. Это была высокая черноволосая, черноглазая женщина с крепко сжатыми губами. Ходили слухи, что она воспитывает своих детей в большой строгости.
— Здравствуй, Марилла, — приветливо сказала она. — Заходи. Так это и есть та девочка, которую ты удочерила?
— Да, это Энн Ширли.
— Здравствуй, детка, — ласково кивнула миссис Барри. — Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, мэм, я здорова телом, но душа моя в тревоге, — серьезно ответила Энн. И повернувшись к Марилле, спросила громким шепотом: — Это не очень пугающее высказывание, Марилла?
Диана сидела на диване и читала книжку. Она отложила ее в сторону, когда вошли гости. Это была очень хорошенькая девочка: такие же черные волосы и глаза, как и у ее матери, розовые щечки и веселое выражение лица, которое она унаследовала от своего отца.
— А это моя дочь Диана, — представила ее миссис Барри. — Диана, отведи Энн в сад и покажи ей свои цветы. Хватит портить глаза над книжкой. Она слишком много читает, — пожаловалась миссис Барри Марилле, когда девочки вышли за дверь, — и я немогу это запретить — отец ей во всем потакает. Вот она вечно и сидит с книжкой в руках. Я буду рада, если у нее появится подружка, — может, тогда она больше времени будет проводить на воздухе.
Тем временем Диана и Энн стояли в саду, в потоках розового закатного света, который струился меж высоких старых елей, и застенчиво глядели друг на друга поверх куста роскошных тигровых лилий.
В саду Барри росло невероятное множество самых разных цветов, и Энн наверняка пришла бы от этого в восторг, если бы не трепетала от сознания, что сейчас решается ее судьба. Вдоль забора стояли развесистые старые ивы и высокие ели, под которыми пестрел ковер тенелюбивых цветов. Сад пересекало несколько дорожек, посыпанных толченым кирпичом и обложенных ракушками, а все остальное пространство заполняли цветы: розовые петуньи, огромные красные пионы, белые ароматные нарциссы, розовые, голубые и белые водосборы, лиловые ирисы. Кустиками росла мята, кругом пестрели головки кашки. Это был сад, из которого не хотело уходить солнце, где слышалось неумолчное жужжание пчел и случайно залетевший ветерок легко проносился среди трав и кустов.