— Ну-ну, не хамить, — прорычал мальчик, который собирался топить котят.
Нэнни бросилась бежать. Мальчик, который держал морского змея, подставил ей ножку, и она упала на песок. Обидчики захохотали.
— Теперь поменьше будешь воображать! — крикнула девочка, предложившая ей купить зуб. — Подумаешь — напялила фартук с фестончиками!
Тут кто-то из детей крикнул:
— Вон причаливает Мрачный Джек! — и они все побежали к лодке.
Черная туча совсем скрыла солнце. Рубиновые лужи опять стали серыми.
Нэнни встала на ноги. Платье было в грязи, чулки тоже. Но ее мучители отстали. Неужели ей придется играть с ними?
«Только не плакать, — говорила себе Нэнни, — я не должна плакать!» Она поднялась по скрипучим дощатым ступенькам дома Томасов. Как и все дома в рыбацкой деревне, дом Томасов стоял на сваях — чтобы его не залил необычно высокий прилив, а под домом была свалена битая посуда, пустые консервные банки, старые ловушки для крабов и прочий хлам. Сквозь дверной проем Нэнни открылась кухня, подобной которой она еще никогда не видела. На голом полу грязь, потолок прокопчен и весь в пятнах, в раковине полно немытой посуды. На облезлом старом столе тарелки с остатками пищи, и над ними вьются огромные мухи. В кресле-качалке сидела женщина с нечесаными седоватыми волосами и кормила грудью грязного толстого младенца.
«Моя сестра!» — подумала девочка. Ни Касси, ни Шестипалого Джимми не видно. За это последнее обстоятельство Нэнни была благодарна судьбе.
— Кто ты и что тебе нужно? — спросила женщина недовольным тоном.
Она не пригласила девочку войти, но та все равно шагнула в кухню. Начинался дождь, и от удара грома весь дом вздрогнул. Нэнни знала, что должна скорей сказать то, за чем пришла, а иначе она бросится бежать из этого кошмарного дома, от этого кошмарного ребенка и от этих кошмарных мух.
— Пожалуйста, можно поговорить с Касси? Она дома? — проговорила Нэнни. — Мне нужно сказать ей что-то очень важное.
— В самом деле? — ухмыльнулась женщина. — У такой мелюзги важное дело? Касси нет дома. Она поехала с отцом в Верхний Глен, а скоро начнется гроза, и Бог знает, когда они вернутся. Садись.
Нэнни села на сломанный стул. Она знала, что рыбаки живут бедно, но не представляла, что бедность может быть такой безобразной. Миссис Фитч в Глене называли бедной, но ее дом был такой же чистый, как и Инглсайд. Разумеется, все знали, что Шестипалый Джимми пропивает все, что зарабатывает. И здесь ей предстоит жить!
«Я попробую его отчистить», — тоскливо подумала Нэнни. На сердце у нее стало невыносимо тяжело. Пламя благородного самопожертвования, погнавшее ее в дорогу, погасло.
— А зачем тебе Касси? — спросила жена Шестипалого, вытирая грязное лицо младенца еще более грязным фартуком. — Если ты пришла насчет концерта в воскресной школе, так она в нем участвовать не будет. Ей нечего надеть. Ну, скажи, где я возьму ей приличное платье?
— Нет, я не по поводу концерта, — уныло сказала Нэнни. А почему бы ей не рассказать всю эту историю миссис Томас? Все равно той придется узнать. — Я пришла сказать ей… сказать, что она — это я, а я — это она.
Миссис Томас, естественно, опешила.
— Ты что, спятила? — спросила она. — Как это понимать?
Нэнни подняла голову. Самое страшное было позади.
— Понимать надо так: мы с Касси родились в одну ночь… и акушерка нас поменяла, потому что у нее был зуб на маму… и… и Касси должна жить в Инглсайде… перед ней откроются возможности…
Последнюю фразу она заимствовала у своей учительницы в воскресной школе и считала, что, по крайней мере, красиво закончила свою бессвязную речь.
Миссис Томас смотрела на нее, вытаращив глаза.
— Кто из нас сошел с ума — ты или я? Что ты несешь? Кто тебе такое наговорил?
— Дови Джонсон.
Миссис Томас запрокинула голову и расхохоталась. Хоть она и была оборванной и грязной, смех у нее был очень звонкий.
— Тогда все ясно. Прошлым летом я стирала у ее тетки и поняла, что это за штучка. Ее хлебом не корми, дай кому-нибудь заморочить голову. Так вот, моя милая, как там тебя звать, не верь ты всей этой брехне. Дови тебе еще не то наплетет.
— Это неправда? — ахнула Нэнни.
— Ну, конечно, это вранье. Какая же ты глупенькая, что поверила такой небылице! Во-первых, Касси, наверное, на год старше тебя. И вообще, кто ты?
— Я Нэн Блайт.
Какое счастье! Она и в самом деле Нэнни Блайт!
— Нэн Блайт? Одна из близнецов? Да я отлично помню ту ночь, когда вы родились. Я как раз зашла в Инглсайд по делу. Я тогда еще не была замужем за Шестипалым — лучше бы мне за него вообще не выходить! — а мать Касси была еще жива и здорова. Касси как раз начинала ходить. А ты похожа на свою бабушку по отцу… она в тот день была в Инглсайде и Бог знает как радовалась, что у нее родились внучки-близнецы. Ну, как ты могла поверить такой басне?
— Я привыкла верить людям, — с достоинством ответила Нэнни, поднимаясь со стула. Она ощущала такой прилив счастья, что ей не хотелось очень уж обижать миссис Томас.
— Ну, в этом мире от такой привычки лучше побыстрей отвыкнуть, — цинично посоветовала миссис Томас. — И не советую дружить с девчонками, которые обожают морочить людям голову. Садись, садись. Подожди, пока кончится гроза. Не пойдешь же ты домой в такой ливень. И темно, ни зги не видно. Ой, смотри — убежала!
Но девочка уже скрылась за стеной дождя. Конечно, она никогда бы не посмела броситься домой в такую грозу, если бы не была охвачена неизбывным восторгом. Ее хлестал ветер, она мгновенно вымокла до нитки, ей казалось, что от ударов грома небо трескается пополам. Только бесконечные вспышки молний освещали ей дорогу. Она то и дело поскальзывалась и падала. И наконец вся мокрая и облепленная грязью влетела в прихожую Инглсайда.
Навстречу ей выбежала Энн и схватила ее в объятия.
— Девочка, как же ты нас напугала! Где ты была?
— Будем надеяться, что Джим и Уолтер не схватят простуду, разыскивая тебя под дождем, — резко сказала Сьюзен, на лице которой все еще были видны следы волнения.
— Мамочка, я — это действительно я. Я вовсе не Касси Томас, и я всегда буду сама собой.
— Бедняжка бредит, — заявила Сьюзен. — Наверное, отравилась чем-нибудь.
Энн выкупала Нэнни, уложила ее в постель и только после этого согласилась ее выслушать. И тогда дочь все ей рассказала.
— Мамочка, я и в самом деле твоя дочка?
— Ну, конечно, милая. Как ты могла поверить, что это не так?
— Мне просто в голову не пришло, что Дови может мне наврать. Мама, кому же тогда верить? Дженни Пент наговорила всякого Диане…
— Дорогая, пока что тебе встретились только две девочки, которые говорят неправду. Остальные твои подруги никогда ведь тебе не лгали. Конечно, на свете есть такие люди — не только дети, но и взрослые. Вот подрастешь и научишься отличать золото от мишуры.
— Мамочка, мне не хочется, чтобы Джим, Уолтер и Ди знали, какая я глупая.
— Они и не узнают. Ди вообще уехала с папой в Лоубридж, а мальчикам скажем только, что ты далеко зашла по дороге и попала в грозу. Конечно, с твоей стороны было глупо поверить Дови, но ты показала себя благородной и храброй девочкой, когда пошла к бедной Касси Томас, чтобы предложить ей то, что, как ты считала, принадлежит ей по праву. Мама тобой очень гордится.
Гроза кончилась. С неба на счастливый умытый мир смотрела луна.
«Какое счастье, что я — это я!» — подумала Нэнни и уснула.
Вечером Джильберт и Энн пришли посмотреть на спящих дочек. Диана спала, крепко сжав губы, а Нэнни улыбалась во сне. Джильберт уже узнал про басню, которую сочинила Дови Джонсон, и так сильно на нее рассердился, что той бы не поздоровилось, если бы их не разделяли добрых тридцать миль. А Энн мучила совесть.
— Мне надо было хорошенько расспросить Нэнни. Я же видела, что с ней что-то творится, но была слишком занята другими делами, которые ничего не значили по сравнению со страданиями моей девочки. Подумай, как мучилась бедняжка!