- И до какого же? - строго спросил Енох-каинит.
- Может быть, до мо... (Тувалкаин чуть было ни сказал "моего", но вовремя остановился) до знаний пергамента "Черная металлургия".
Снова молчание. Потрескивание факелов.
- Мы обсудим это позже, - как можно тверже сказал Енох-каинит. И спросил: - Как быть с писаницей в заброшенной штольне?
- Пусть народ знает правду, - с улыбкой ответил Тувалкаин.
- Всю правду? - с улыбкой спросил Енох-каинит. - Или все-таки что-то будем умалчивать?
- Не все хорошее, сказанное невовремя, есть хорошо!.. Когда люди в мире и согласии будут жить бок о бок друг с другом, они поймут нас. Сейчас это могут понять только посвященные.
25. Сахарь, мать Еноха, сидела на деревянной колоде, прислонившись спиной к теплым кирпичам дома и незрячими глазами смотрела на солнце. Оно грело лицо женщины, но темноты вокруг нее не расточало. Женщина тихо плакала, как плакала уже сотни лет. Она плакала, когда носила во чреве. Плакала, когда кормила грудью детей. Она засыпала с мокрым от слез лицом и просыпалась заплаканная, хотя ей снились добрые сны, в которых муж ее Иаред любил ее.
Слезы Сахари винили Иареда. Иногда он раздражался.
- Похлебка соленая от твоих слез! - говорил он и отодвигал миску.
Временами от тоски у Сахари заводились вши. Она расстилала на коленях платок и большущим гребнем из овечьей тазовой кости вычесывала паразитов. Вши тонули в слезах Сахари.
Она ходила по дому с вытянутыми руками и постоянно что-нибудь задевала. Со временем Сахарь научилась чувствовать препятствия и обходила их, но при муже она всегда обо что-нибудь ушибалась.
Голубь принес в дом Иареда весть, что вернулся Енох, и в доме ждали сына.
Сахарь наложила на глаза пропитанную травами тряпицу, и когда жжение и зуд в веках унялись, вспомнила.
Вот она, двенадцати лет, совсем еще девочка, но сестры считают ее достаточно взрослой и говорят при ней о вещах, о которых не говорят при детях. У костра кто-то из сестер рассказывает быличку о том, как женщины-каинитянки напитками привораживают мужчин. Маленькая Сахарь жадно вслушивается в рассказ. Свет костра тяжел. Он падает на запыленные ноги и, кажется, подглядывает под платье. Сахарь сжимает колени, туже заворачивает подол платья. Лица говорящей не видно, оно в тени. Огонь не хочет освещать лица. Точно не человек говорит, а еще кто-то. Но вот рассказ закончен - шутки по поводу и смех. И Сахарь смеется вместе со всеми, но, потрясенная и озадаченная, подгоняемая безотчетным страхом, повторяет про себя, в какую сторону должен быть ущербен полумесяц, когда срывают приворотную траву, какие слова шептать над напитком. И спустя несколько лет, подгоняемая тем же безотчетным страхом, который некогда испытала у костра, Сахарь, боясь, что Иаред достанется ее сестре Рехуме, угостила его любовным напитком каинитянок.
Воспоминание будто смыло слезами. Только Господь знал об этом. И Сахарь. Теперь должен знать и Енох, если он вернулся от ангелов.
Вдруг ей показалось, что она видит. Она ясно различала идущего к дому человека. Он как бы светился изнутри, но пространство вокруг него оставалось черно. Сахарь слышала через цоканье ослиных копыт, что рядом со странным светящимся изнутри человеком идет еще кто-то. Судя по звуку шагов, это была женщина. Человек приблизился, и Сахарь узнала в нем своего сына.
Мать осторожно обняла его, прижалась мокрым лицом к его груди.
- Я вернулся, мама, - сказал Енох, - и пришел навестить тебя.
Не снимая рук с широких плеч Еноха, Сахарь смотрела в его умные озабоченные глаза. Изнутри они мягко светились, и свет не умалял их голубизны. А вокруг Еноха была тьма.
- Еноше, - тихо сказала Сахарь, разглаживая пальцами скорбные морщины в уголках рта, - Мне кажется, я вижу тебя. Твое лицо похоже на лицо ангела. - Ее рука осмелилась погладить волосы сына. Енох тихо радовался родному голосу, хотя Сахарь говорила, как всегда, как бы жалуясь на что-то.
Мягкий свет вечности, исходящий от Еноха, осветил двор. Свет не причинял боли глазам Сахари. Она увидела Мелхиседеку, как бы светящуюся кротостью. Мать и дочь расцеловались. Сахарь плакала, и лицо Мелхиседеки тотчас намокло от теплых материнских слез.
- Отец должен скоро вернуться.
Гости опустились на пахнущую прелью деревянную колоду у входа в дом. Енох погладил ее край с выбитым сучком. И Сахарь вспомнила: в детстве Енох то и дело искал этот большущий сучок и вставлял на место. Сахарь улыбнулась, вытирая рукой слезы.