Из-за куста, улыбаясь, вышел Костя с фотоаппаратом, подошёл к ежу и стал рассматривать кровавые следы на земле. Ёж всё ещё лежал колючим шаром, ожидая нападения.
В лесном овраге
Полная луна висела над притихшей землёй. Заблудившаяся стайка облаков подползла к ней и проглотила. По земле побежала лёгкая тень. Недвижно стоял лес, во мраке как будто спящий.
Ночное безмолвие вдруг разорвало отчаянное хлопанье крыльев, и опять всё смолкло… Хрустнула сухая ветка, раздался жалобный крик зайца, хихикнул филин. Нет, лес не спал. Жизнь, не менее интенсивная, чем днём, шла в нём своим чередом.
Луна пробила облачную завесу, осветила лес, овраг. В тёмном отверстии норы на склоне оврага заблестел пятачок влажного носа. Потом высунулась узкая полосатая морда с короткими ушами. Она долго нюхала воздух, поворачивалась из стороны в сторону, прислушивалась. Зверь вылез, встряхнулся, хрюкнул, тяжело заковылял на кривых коротких ногах вверх по склону оврага и скрылся между деревьями.
Луна вырвалась на простор, залила серебристыми волнами лес. Яркими бликами вспыхнули серые щетинистые волосы на спине и боках зверя… Вверху, в тёмной, густой листве дерева, что-то подозрительно щёлкнуло. Зверь недовольно мотнул головой, фыркнул, отошёл в тень. Пятачком свинячьей морды пропахал землю, достал какой-то корень и зачавкал. Неуклюже шагнул раз, другой, запустил длинные кривые когти передней лапы в землю, вытащил белую толстую личинку и съел. Это был барсук.
Не спеша, вперевалку шагал он по лесу, держась определённого направления и останавливаясь, чтобы снять со ствола дерева улитку или придавить лапой мышь. Вышел на опушку, сел под кустом и внимательно осмотрел лужок, посредине которого стоял стог сена. Ничего подозрительного. Но барсук был стар, недоверчив. В тёмную ночь он безбоязненно пошёл бы напрямик. Сегодня осторожность подсказывала, что надо держаться ближе к деревьям, в тени. Но возникавшее в памяти ощущение сладкого, сытного, чем он лакомился уже несколько ночей подряд, толкало вперёд. Зверь недоверчиво посмотрел на освещенную луной открытую местность, которую надо пересечь, и наконец решился.
Медленно, прижимаясь к земле, двигался он вперёд. Миновав лужок, вошёл в густые заросли терновника, пролез под изгородь и оказался в винограднике. Укреплённые подпорками, к земле свисали отягощённые гроздьями лозы. Барсук встал на задние ноги, передними пригнул тяжёлую лозу и припал к ней, похрюкивая от наслаждения…
Возвращался он с трудом, раздутый, как бочонок. Чтобы отдышаться, полежал у стога, потом на опушке леса. Старого клонило ко сну, но опыт подсказывал: спать под открытым небом опасно. Он встряхивался, поднимался и брёл дальше.
Рассветало, когда он добрался до своего логова. У входа, облизываясь, сидел рыжий лисовин, самовольно поселившийся в верхних ходах обширного жилища старого барсука. Он только что позавтракал молодым зайцем. Хозяин не удостоил нахального квартиранта даже взглядом, проследовал мимо. В это время в листве дерева у склона оврага резко щёлкнуло. Барсук поспешно скрылся в норе. Лисовин вскинул уши, повёл носом и нырнул следом.
Барсук забрался глубоко в землю, удобно разлёгся на высокой мягкой подстилке из сухой травы и мха и сладко уснул…
В полдень старый барсук сидел у своей норы на солнцепёке. После ночной пирушки и крепкого сна он был в благодушнейшем настроении. С серьёзным видом рассматривал он сухие кустики чернобыльника и колючего татарника, противоположный склон, поросший ежевичником, дно оврага с высохшим руслом ручья. Так сидел он не менее часа, потом начал раскачиваться на передних ногах, как это делает медведь. Скоро, однако, такое занятие ему надоело. Он лёг, вытянул ноги, прикрыл глаза и предался неге, подставляя солнцу то широкую волосатую спину, то упитанное брюшко.
Вдруг зверь поднялся: он услышал глухой отдалённый лай собаки. Повёл носом по всем направлениям. Лай быстро приближался. Барсук поспешно скрылся в норе.
Лёжа в глубине своего жилища, он тревожно прислушивался. Глухо доносился сюда голос собаки, становившийся всё слышнее. И вот уже яростный лай загудел в длинных путаных ходах норы. Барсук слышал, как собака скребла землю у входа. Он знал, что опасность не так велика. Если собака разрывает ход, она не из тех, что свободно пролезут в нору. От тех, низеньких, с кривыми ногами, злобных, одно спасение: соблюдая полную тишину, зарыться в землю ещё глубже, замаскироваться. Однако осторожность понудила барсука предпринять и эту крайнюю меру. Он встал, энергично заработал сильными лапами и через несколько минут зарылся под высокой постелью, не тронув самой постели и очень искусно разровняв землю вокруг неё.
Снаружи донёсся топот ног, приглушённые голоса: пришли люди! Сердце старого зверя сжалось от страха. Невозможно предвидеть, что сделают они, эти самые страшные его враги. Барсук ещё больше сжался в своём тесном убежище. У него шесть запасных выходов из норы на случай опасности. Но он не помышлял о бегстве: он не умел быстро бегать, а там, наверху, — люди, собака.
Заскрежетал металл о твёрдый верхний слой почвы: люди копали землю. Лисовин, который спасался в верхних ходах норы, давно почуял неладное. Он подкрался к одному запасному выходу, к другому — они охранялись людьми. Лисовин вернулся к центральной котловине и отсюда пополз по ходу, ведущему на дно оврага. Выход из него был скрыт густыми зарослями ежевичника. Лисовин полежал у выхода, прислушиваясь, высунул морду, потянул носом воздух: людей вблизи не было, прополз на брюхе по ежевичнику на дно оврага и пустился наутёк. Но его увидела собака.
Барсук услышал громкий лай, выстрелы, крики, топот ног. Звуки эти удалялись и скоро затихли…
Остаток дня зверь просидел в своём логове и только поздно вечером выбрался на дно оврага, влез на противоположный склон и сел, повернувшись к оставленному жилищу.
Собака пришла по его следу от виноградника. Выжив из норы лисовина, люди решили, что в норе больше никого нет. Не мог об этом догадаться барсук, но он твёрдо знал: если жилище открыто людьми, надо уходить от него возможно дальше, искать другое место, рыть новую нору. Он встал и побрёл в лес. Красный диск луны поднялся над вершинами деревьев. С дерева у оврага спустился человек с фотоаппаратом, сладко потянулся, расправляя затёкшие члены, и подошёл к оставленной норе. Это был Костя.
Барсук шёл на запад. Лес становился всё глуше. Меж толстых, мшистых у основания стволов деревьев тянулись вверх бересклетовые заросли, настолько густые, что беглецу приходилось то и дело обходить их. Над ними шатром переплетались ветви серо-зелёной осины и чёрного ночью дуба, клёна, ясеня. В вершинах угрюмо шумел ветер. Было сыро, пахло плесенью, грибами. Солнце сюда редко заглядывало. Барсук не любил таких мест, он шёл дальше.
К полуночи лес стал редеть. Всё чаще попадались сухие поляны. Беглец наш проголодался. На одной поляне он остановился. Здесь было много желудей. Барсук расшвырял их носом — он не ел желудей — и пропахал землю, ища кореньев. Внезапно он остановился, запустил когти в землю, вытащил шмелиное гнездо и съел вместе с мёдом и личинками, не обращая внимания на укусы разъярённых хозяев: грубая шерсть, толстая шкура и слой жира хорошо защищали его от жалящих насекомых.
Вскоре набрёл он на небольшое озерцо с камышовыми берегами. Здесь начинались холмистые перелески. Теперь барсук внимательно обследовал местность. Наконец выбрал холмик, поросший кустарником, на южном склоне которого стояла старая груша, подошёл к дереву и стал рыть нору.