- Видимо, что-то там, - Антон неопределенно махнул рукой вверх, - очень хотело нас свести. Я тоже клубняк не особо люблю. Но, скорее, потому, что обожрался. Пока в группе играл. Кстати, может, сделаешь исключение? Я тебя хотел пригласить на следующей неделе. В «Черном лисе» играть будем. Но там сравнительно камерно.
- Так ты в группе играешь? – удивилась я. – Ты не говорил. Конечно, приду.
- Подменяю басиста. Он у них такой… своеобразный. То в запое, то на Гоа дзен ловит. Но совсем его выгнать не хотят. Так что я – штатный запасной. Это моя университетская группа, «Черная жара».
- Ой, мама, - я не смогла удержаться от смешка в ладонь.
- Да, есть маленько. Не я придумал. Понимаешь, для меня это просто хобби, а для них работа. Они готовы за гроши по ебеням ездить на гастроли, но это не мое. Порепетировать, поиграть где-то пару раз в месяц, на джем собраться – нормально.
- Ты учился?
- Музыкалку окончил, - кивнул Антон, поглаживая и перебирая мои пальцы, от чего по спине бежали щекотные мурашки. – Гитару. А ты нет?
- Два года мучила аккордеон, - вздохнув, созналась я. – Потом сказала, что лучше его сожгу. Теперь, наверно, даже и не вспомню, где у него что. Хотя на пианино иногда тянет что-нибудь простенькое на слух подобрать.
Это тоже было для меня в новинку. С Сашкой мы в рестораны ходили есть и попутно забивали эфир какими-то разговорами ни о чем, чтобы не молчать. Сейчас все было иначе. Ну да, мы что-то ели, очень даже вкусное, пили вино, потом кофе. Но главное – разговаривали, смотрели друг на друга, прикасались – будто случайно сталкиваясь руками, ногами под столом. Это была такая тонкая, долгая прелюдия, когда, вроде бы, ни слова о сексе, но все только о нем – каждым взглядом, каждым жестом.
- Пойдем? – спросил Антон. – Половина двенадцатого, через полчаса закрываются. Ты завтра как?
- С трех. А ты?
- У меня в десять долбанутый во всю голову мальчик Славик на Бухарестской, но я его передвину на попозже. Останусь у тебя?
- Конечно.
Мы шли, не торопясь, словно специально оттягивая то удовольствие, которое ждало дома. Останавливались поцеловаться в темных закоулках, как школьники.
- Знаешь, Антон, - сказала я, обняв его за талию под курткой, - я, конечно, полностью выдохну, только когда получу свидетельство о разводе и штамп в паспорт, но все равно сейчас такое чувство, словно камень свалился.
- У меня тоже. Вроде бы и понимал, что это уже формальность, но… Как будто ты еще не совсем моя. Кстати, ты помнишь, какой завтра день? То есть уже почти сегодня, через десять минут наступит?
- Какой?
- Ровно три месяца, как чья-то мохнатая лапа поймала меня за штаны. На Чернышевского.
- Точно, - рассмеялась я.
Обладатель мохнатой лапы – четырех мохнатых лап, хвоста и наглой морды! – был очень недоволен, когда его выпустили из клетки, покормили и загнали обратно.
«Что за дела, чуваки?! – ясно слышалось в его возмущенном курлыканье. – Вы что, совсем охренели?! Ну погодите, я вам устрою веселые горки, только выпустите! Все перестираю и попрячу, черта в ступе вы у меня чего найдете!»
Мы, наверно, и правда совсем охренели, но нам точно было не до него. Только в одну короткую паузу Антон поинтересовался, переводя дыхание:
- Не стыдно, мамо? Ребенок плачет, а ты тут разврат устроила.
- Ничего, - я ущипнула его за живот, - у ребенка зимой тоже гон будет. Начнет насиловать всю живую и неживую природу подряд. Вот тогда и посмотрим, кто в танке.
Утром я проснулась в состоянии такого острого счастья, что, казалось, его невозможно вынести. Только если взлететь и обнять весь город. Рот сам собой растекся до ушей. На улице моросил дождь, но ощущение было, как будто во всю светит солнце.
Антона рядом не обнаружилось, с кухни доносилось какое-то шебуршание, коротко свистнул чайник. Шаги в прихожей, тихо открылась и закрылась дверь.
Куда его, интересно, понесло? Курить на лестницу?
Тут я сообразила, что с понедельника ни разу не видела, чтобы он курил. И дымом – свежим – от него не пахло. А ведь на даче тянул одну за другой, и мне это жутко не нравилось. Интересно…
Я осторожно высунула нос из комнаты. Тошка полоскал в тазу кусок колбасы. Украл или Антон дал? Да какая разница. На кухне под крышкой пыхтел, доходя, омлет. Куртки Антона в прихожей не было, ключей в анти-Тошкином ящике тоже. Хватит мне времени добежать до туалета, почистить зубы и притвориться спящей?
Я успела. Юркнула под одеяло, когда в замке повернулся ключ. Зажмурилась, пытаясь дышать ровно. Открылась дверь комнаты, Антон сел на край дивана. Что-то шуршащее, шелестящее опустилось на грудь. Тонкий горький запах защекотал ноздри.
- Не притворяйся! – холодные руки пробрались под одеяло, губы коснулись моих губ. – Я знаю, что не спишь.
Огромное, лиловое, пушистое – хризантемы! Мои любимые!
Я кое-как пристроила цветы на тумбочку и потянула Антона к себе:
- Иди сюда!
- А завтрак в постель?
- Потом. Тебя я хочу больше.
- Черт, до чего приятно это слышать, - он стащил через голову свитер. – Ну как я могу отказать даме?
Легко кольнуло, но я оттолкнула мысль, не дав ей принять форму. И тут же все исчезло, растворившись в томительно сладком наслаждении.
25. Антон
Первая наша ссора приключилась через неделю. Ну… не ссора даже, скорее, небольшая терка из-за недопонимания. Пошел процесс тонкого тюнинга. Да и не было бы ничего, если б кое-кто не вздумал изображать то ли стыдливую ромашку, то ли самоотверженного героя.
Вообще все у нас шло настолько идеально, что пугало. Это в человеческой натуре: пугаться, когда все слишком хорошо, и ничего тут не поделаешь. В чем подвох, господа? Как никакого подвоха?! Так не бывает!
И тем не менее… что-то подсказывало: беспокойство мое не напрасно. После того раза, когда я, не послушав интуицию, уехал домой, решил, что буду относиться к подобным, пусть даже очень смутным, ощущениям с большим вниманием. И вот сейчас что-то тревожило. Как пыль на экране монитора. Как яблочная кожура, прилипшая к нёбу.
Мы виделись каждый день. Иногда я забирал Наташу после работы, иногда приезжал к ней вечером. Когда-то оставался на ночь, когда-то нет. В ее выходной, пользуясь последними ясными днями, мы поехали на залив, целый день гуляли, потом вернулись ко мне и занимались любовью – как родители, сбежавшие ненадолго от детей. Не то чтобы Тошка нам мешал… да ладно, мешал иногда своим настырным скулежом, чего уж там. Но куда деваться? В общем, ночевать у меня она не осталась, поехала к нему.
Со временем творилось что-то странное. Когда мы были вдвоем, оно стремительно сжималось в точку. Как будто я только входил в квартиру – и вдруг сразу почти утро, и надо хотя бы пару-тройку часов поспать. А потом оборачивался назад и не верил, что прошла всего неделя… две недели. Этого просто не могло быть, потому что они вместили в себя столько, сколько не влезло бы в полгода. Даже не событий – мыслей, чувств.
Разговаривали, разговаривали… Что-то обходили стороной. Осторожно – как по болоту, нащупывая твердую почву. Секс… Не хотелось ни с кем сравнивать, но иногда невольно получалось. Может, с точки зрения техники что-то бывало и не так, но это ничего не значило – мы еще только узнавали друг друга. С точки зрения эмоций – ни с кем не сравнимо. По тональности… Если с Валерией это был однозначно «темный» секс, с Наташей так же однозначно «светлый». Ночь и день. Валерия отжирала силы до последней капли, Наташа давала их столько, что хоть горы ворочай.
Но было кое-что еще. Когда мы молча сидели или лежали в обнимку. Или шли, держась за руки. Я не смог бы описать словами, но это было проникновение, слияние, растворение не менее глубокое, чем во время секса. А может, и глубже, полнее.
Это были как будто три уровня: информация, секс, чувства. Ментальный, физический и эмоциональный. И я не мог понять, на каком из них окопалась эта заноза. Возможно, на всех сразу. И дело было не только… точнее, не столько во мне, сколько в Наташе.