Маргарита на Туареге была прекрасна. Нет, не внешне, тут, скорее, наоборот, но все равно я в нее немножко влюбился. Сугубо платонически. Раблезианских размеров тетка с малиновым ежиком и пирсингом в носу. На что угодно мог спорить, под безразмерным мужским свитером и мешковатыми джинсами пряталась пара-тройка татух. Говорила она прокуренным басом, как из бочки.
- Ну и в чем проблема? – поинтересовался я минут через пятнадцать, потому что сам не обнаружил, как ни пытался к чему-нибудь придраться. Ездила она уверенно и грамотно, дай бог каждому.
- Проблема в том, мальчик, что я до усрачки боюсь незнакомых маршрутов, - Маргарита так лихо стартанула от светофора, что меня вдавило в сиденье. – Как съеду с лыжни, так сразу превращаюсь в овцу. И сама с этим не справлюсь.
- Ну окей, Марго, - сдавленно хрюкнул я. – Будем убивать в тебе овцу. Ничего, что на ты?
- Норм. Командуй.
- Поехали туда, где ты особенно овца. Только без читерства.
- Нахуа? Кого обманывать? Перед тобой красоваться?
Четвертое занятие подряд я гонял Марго по незнакомым улицам. Сначала она потела и материлась, как боцман, но потом к страху добавился азарт, а в глазах включились адреналиновые фонарики. Я мысленно потирал руки, представляя, как загоню ее в центр или на кольцо в час пик. Такие ученики мне нравились.
А вот Ирина на мазде – это было намного хуже. Впрочем, на Ирину она не тянула. Даже на Иру. Девочка Ирочка. Маленькая, худенькая блондиночка с испуганно-несчастным, как у Тошки, взглядом. Из тех, кто при первой же пиковой ситуации на дороге или путают газ с тормозом, или вообще в ужасе бросают руль.
Впрочем, моих ядовитых шуток она тоже пугалась. Да так, что пришлось сразу прикрутить кран – в ущерб доходчивости. И повторять, повторять тысячу раз одно и то же. До мозоли на языке.
Руль – свободнее. Поворотник. Тормозим плавно. Смотрим в зеркала. В зеркала, твою… смотрим! Зеленый мигает, тормозим. Плавно. Ира, я в следующий раз возьму стакан кофе без крышки, и не дай бог мне на штаны выплеснется. Офигеть как смешно. На дорогу смотри, не на меня. Поворотник. Зеркала. Левую ногу убрала вообще. Забудь про нее, здесь нет сцепления. Да? На автомате училась? Тогда какого? Пово… теперь поздно, повернула уже.
Бухучет, говорите? Дайте два. Все лучше, чем эта каторга. А хуже всего, что со второго занятия она смотрела на меня так, что… мда… На дорогу, Ира. Это значит, вперед. Не под капот, а на две машины вперед, сквозь них.
«Ждууу».
«Еду».
Спасибо за два лишних «у», Наташа, приятно. Сегодня у нас будет праздник.
Она получила свидетельство о разводе, а я сдал последний зачет. Ну как последний, в декабре все начнется по новой. Но это потом. А сегодня отметим.
Чуть больше месяца назад мы сидели в «Баден Бадене» и снова решили пойти туда же. Как будто это теперь такое наше секретное место. Я немного задержался, она уже ждала меня там.
- Ну, за тебя? – я поднял бокал. – За то, что все наконец закончилось.
- Остался штамп в паспорт. И кучу документов поменять.
Я прикусил язык, потому что чуть не сказал лишнего. Нет, не лишнего, а… несвоевременного. Про документы, которые, может, не стоит пока менять.
- Это уже технические моменты. Главное, что все позади.
- Да, - кивнула Наташа. – Даже не верится.
Вечер был немного странный. Не такой, как месяц назад, после заседания суда. Не мажор, не минор, что-то такое… усталое. Ждешь чего-то, ждешь, а потом оказывается, что сил на радость уже и нет. Еще и одиннадцати не было, когда Наташа спросила чуть виновато:
- Может, пойдем? Мне завтра с утра на смену.
Мица я оставил на стоянке у ресторана, но пешком, как в прошлый раз, не пошли, сели на маршрутку. Дома, стягивая сапоги, те самые, из «Галереи», Наташа попросила сварить кофе.
- Я пока сполоснусь быстренько.
- Куда тебе кофе еще? – проворчал я, выпуская Тошку из клетки. – Спать надо. Сама сказала, вставать рано.
- Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас уснула? – улыбнулась она, и я, закрыв глаза, прислонился к дверному косяку.
Вот этой ее улыбки мне не хватало весь вечер. Лукавой, дразнящей, от которой часы сразу на полночь. И настроение подпрыгнуло следом. Тошка, полоская в тазу кусок вареного мяса, посмотрел едва ли не с насмешкой: ну ты и влип, братан.
Я варил кофе в турке и мурлыкал под нос прицепившуюся песню.
- Что это? Мелодия знакомая, а вспомнить не могу.
Я обернулся. Наташа стояла на пороге – короткий халатик, волосы заплетены в косу.
- «Ой, да не вечер», - я протянул ей чашку, налил себе. – По радио услышал утром, теперь не отвязаться.
- Спой. Мне тогда, на даче, очень понравилось, как ты поешь.
- Гитары нет.
- А ты без гитары.
Немножко неловко, но так же приятно, как два лишних «у» в сообщении. Сел за стол, чашку поставил. Наташа напротив – коленями на стул, локтями на стол. Лицом к лицу, глаза в глаза. Я пел тихонько, она смотрела на меня – какой это был взгляд! Как будто ничего больше между нами не стояло. Никаких страхов, никаких сомнений. Я замолчал, она протянула руку, коснулась моей щеки. Я поймал ее ладонь, поцеловал.
- Наташ, я…
Телефон.
Какая сволочь придумала телефоны?!
- Извини.
Взяла, посмотрела на экран, удивленно вскинула брови.
- Привет… Да? Ну… не знаю. Катерина нас не сожрет?.. Думаешь? Ну ладно. Пока.
Нажала на отбой, выпятила забавно губу.
- Внезапно у меня завтра выходной. Вместо послезавтра. Светка попросила подменить.
- Ну так хорошо, - обрадовался я. – Мне тоже с утра никуда не надо.
- Хорошо-то хорошо… - она задумчиво покусывала изнутри щеку. – Только ничего хорошего. Катерина, начальница наша, опять боговать будет. Ее вечно бесят все наши замены-обмены. К тому же мы послезавтра с Ольгой окажемся вместе, а она нас теперь старается в одну смену не ставить. Типа, болтаем слишком много. И вообще у нее на меня зуб.
- Почему?
- Да просто так. По факту бытия, - Наташа в три глотка выпила кофе, словно торопилась куда-то. – У нее проблемы с личной жизнью. Если одним словом, то недотрах.
- Бедная женщина, - я лицемерно покивал головой.
- И не говори, - вздохнула Наташа. – Как же я ее понимаю.
- Что?!
- Ну а что? Сидит тут какой-то, песни поет…
Я встал, сдернул ее со стула, перекинул через плечо и укусил сквозь халат за попу.
- Ладно, малявка, уговорила. Пойдем лечить твою прискорбную болезнь.
Она немного подергалась, изображая негодование, и довольно повисла тряпочкой. Я принес ее в комнату, захлопнув ногой дверь перед Тошкиным носом, положил на кровать и потянул пояс халата. И – как всегда – закружилась голова от ее запаха, от ощущения прохладной, отливающей шелком кожи под ладонями.
Я снял рубашку, и Наташа, приподнявшись, потянула вверх футболку – как в самую первую ночь. Стащила, бросила куда-то. Легко, едва касаясь, пробежала пальцами от груди по животу, нетерпеливо расстегнула ремень. Я гладил ее волосы, расплетая косу, перебирая пряди. Ее губы и язык обжигали огнем, который разбегался по всему телу длинными тонкими искрами, черными с красным и золотым. Я словно бежал стометровку и слышал только свое судорожное дыхание.
Точка невозврата. Короткий взгляд снизу вверх – как зеленый сигнал светофора. Две горячие вспышки слились в одну, вбирая в себя все тело, сжимая его, как пружину, чтобы потом отпустить с последним выдохом – как будто действительно последним.
- Мы ничего не перепутали? – вдохнув наконец, я лег и подтащил ее к себе. - Надо было бы наоборот. Ладно, верну с процентами.
- Сразу видно финансиста, - Наташа перекатилась на живот и потянулась по-кошачьи. – Считай, что это был кредит. В микрофинансовой организации. Тыща процентов годовых.
Я наклонился над ней, пробрался ладонями под грудь, поглаживая соски. Короткими поцелуями спустился вниз по позвоночнику до двух ямочек ниже поясницы. Коснулся языком сначала одной, потом второй. Ямочки Венеры – еще одна вещь в ней, которая меня сводила с ума. Не меньше, чем ямочки на щеках, когда она улыбалась.