Тихо захныкав, Наташа резко повернулась.
- Уважаемый клиент, проценты погашены досрочно. Займемся обслуживанием тела кредита…
Я проснулся как от толчка. Наташа всхлипывала, уткнувшись носом мне в плечо. Мы все время спали вот так – тесно обнявшись, повторяя собой все изгибы друг друга. Как две ложки в коробке.
Женские слезы всегда бесили меня до крайности. Но сейчас… только растерянность и желание утешить. Сделать так, чтобы она не плакала. Никогда больше – хотя это невозможно, конечно.
- Хороший мой, что случилось? – я поцеловал ее в шею.
Наташа вздрогнула, повернулась ко мне, прижалась крепко.
- Не знаю. Приснилось… что-то.
- Расскажи. Говорят, надо обязательно рассказать плохой сон.
- Не помню… - она снова всхлипнула.
Я гладил ее по волосам, по спине, шептал что-то ласковое и глупое, пока она не уснула. А вот ко мне сон не шел.
Все она помнила. Просто не захотела рассказывать.
А ведь вечером мне показалось, что заноза эта чертова исчезла. Когда она сидела напротив, глядя широко открытыми глазами, чуть приоткрыв губы. Ладонь на моей щеке… И если б не телефон…
Ну что ж, может, и к лучшему, что помешал.
32. Наталья
Как и месяц назад, я проснулась от шебуршания за стеной. Антона рядом не было.
Дежавю.
Подождав немного, я встала, набросила халат и вышла на кухню.
Он возился у плиты, а на моем стуле сидел Тошка, высматривая, что бы такого упереть со стола. Почувствовал мой свирепый взгляд и мгновенно испарился, как будто и не было.
- Привет, - Антон перевернул на сковороде гренки. – У тебя десять минут на оправку-помывку. Как, кошмары не снились больше?
Вот спасибо-то, напомнил.
Когда у меня был выходной или вечерняя смена, мы валялись в постели едва ли не до обеда. Но сегодня он словно почувствовал, что я не в том настроении. Или все проще? Понял ночью, что я соврала, и обиделся?
- Смотри, солнце какое. Не хочешь прогуляться? – предложил Антон, когда я убирала со стола. – Тошку выведем.
- В парк? Давай.
- А потом я пешком до Мица дойду и в сервис поеду.
Погода действительно была сказочная: ясная, теплая, тихая. Деревья в Муринском парке все еще стояли золотые и огненно-красные. Бывают такие дни в конце октября, как прощальный подарок. А потом всего один ветренно-дождливый, и все облетит, будет серое, голое. Пока не выпадет снег.
Мы сидели на скамейке, грелись на солнце. Я блаженно жмурилась, положив голову Антону на плечо, иногда посматривая, как шныряет по кустам Тошка. Далеко он не отходил, но стоило следить, не пристают ли к нему дети. Особо докучливых мог и цапнуть для порядка, а мне меньше всего хотелось разбираться потом с разъяренными мамашами.
Антон обнимал меня за плечи, второй рукой поглаживая мою ладонь и пальцы, каждый по очереди. Его вечно тянуло дотрагиваться до меня, и мне это страшно нравилось. И тоже хотелось без конца его лапать, но… Я ловила себя на том, что постоянно в чем-то сдерживаюсь. Не специально, так получалось. В таких вот прикосновениях, в словах. В сексе.
Нет, с этим у нас все было хорошо. Очень хорошо. Но я понимала, что может быть еще лучше. Если разрешу. Ему и, главное, себе. Я хотела этого – и не могла. Открыться – еще больше, чем сейчас. Рассказать обо всех своих желаниях, фантазиях. Вряд ли бы он счел меня чокнутой нимфоманкой. Он?! Да я вас умоляю. А рассказать о своих чувствах – наверно, это было еще сложнее.
Вчера, когда Антон пел, глядя в глаза, меня вдруг пробило. Настолько, что чуть не сказала, что люблю его. И это показалось так легко. Если бы не Светкин звонок. И ночь потом была великолепна. Пока я не заснула.
Приснилось то, о чем я запретила себе вспоминать. Загнала в самый дальний угол. Даже Ольге рассказала лайтовую версию, да и то через несколько месяцев. А уж Антону – точно не смогла бы. Приснилось в деталях и подробностях, до последней мелочи, как будто все снова происходило на самом деле. Как будто пощечина от подсознания. Думала, что все позади? Ошибаешься, дура. Ничего никуда не делось.
Горячее влажное дыхание на шее, отдающее перегаром. Самые грязные слова, которыми он подстегивал себя. Руки, стискивающие, мнущие грудь, живот, бесцеремонно проникающие внутрь. Резкие, грубые толчки, все быстрее, сильнее. Твердый край стола, врезавшийся в бедра. Боль. Слезы, которые его только раззадоривали…
Как? Как я могла это простить? Остаться с ним, ложиться в постель? Неужели купилась на его слова, что крышу снесло по пьяному делу, так хотел, что не смог удержаться? Нет, конечно. Но тогда почему? Я сама себя ненавидела.
Передернуло от плеча к плечу от отвращения.
- Замерзла? – Антон крепче прижал меня к себе. И сказал, помолчав: - Знаешь, Наташ, сидел сейчас, думал. Наверно, уволюсь я из этой школы. Докатаю последних учениц и напишу заявление, новых уже не буду брать.
- Почему? – удивилась я. – Так сильно девушки донимают? Или подальше от соблазна?
- Наташ, ну что ты несешь-то? – он поморщился и убрал руку с моего плеча. – Если это шутка, то не очень удачная. Я тебе повод дал так думать? Насчет соблазна?
- Извини.
- Нет, я все понимаю. О том, что я енот-потаскун, ты будешь помнить всегда. Но, кажется, мы обо всем уже поговорили. Поэтому, пожалуйста, не надо мне напоминать.
- Ну я же попросила: извини, - я взяла его за руку. – Это действительно была неудачная шутка. Но все-таки почему? Тебе же это нравится. И у тебя хорошо получается.
- Да, девушки донимают, - он посмотрел на Тошку, который прицелился напасть на какую-то мелкую шавку, и громко свистнул. Тот замер столбиком. - Только дело не в соблазне. Раньше не было необходимости говорить «нет». Проще было сказать «да» и не морочиться. А сейчас мне это не надо. Надеюсь, ты понимаешь, почему.
- А что, так трудно сказать «нет»? Антон, ну ясно же, что бабы будут липнуть к тебе всегда, - я повторила Ольгины слова, хотя и не сдала автора. – Отовсюду не сбежишь.
- Наташ, ты же знаешь, как я учу. Девушки определенного склада, которых среди моих учениц большинство, к сожалению, воспринимают это как грубый флирт. Логичнее было бы расценить как хамство, но нет. Не расценивают. И они же зачастую не понимают слово «нет». Совсем.
- А слово «на хер», пардон май френч? Тоже не понимают?
- А слово «на хер» понимают очень буквально. Как приглашение в постель.
- Как мило! – фыркнула я. – Ну, тебе виднее. Только если ты собираешься это сделать ради моего спокойствия, чтобы я там что-то не думала…
- А ты можешь допустить на минуту, что мне самому это неприятно? – похоже, он начал заводиться. – Что мне может быть нужна только одна женщина, которую я сам выбрал? А не те, которые навязываются пачками?
- Антон, успокойся! Еще не хватало поругаться сейчас из-за этого. Я все могу допустить. И все допускаю. И надеюсь на это.
- Только надеешься? Не веришь?
- Ты можешь остановиться?! – я с силой вмазала себе по колену и поморщилась от боли.
Минут пять мы молчали, глядя на Тошку, который с азартом полоскал что-то в луже.
- Посмотри лучше, что за дрянь он там стирает, - почти спокойно предложил Антон. – А то ведь сожрет сейчас.
Я отобрала у Тошки кусок булки, пристегнула к шлейке поводок и подтащила к скамейке.
- Пойдем потихоньку? – Антон встал. – Провожу вас до дома. Кстати, я сегодня не приеду. Мы с ребятами репетируем. Думаю, допоздна. Отсыпайся.
- Ладно. А я тогда к маме съезжу.
- Она так больше ничего и не говорила? Обо мне? – он взял поводок: у него Тошка ходил рядом как шелковый, не то что у меня.
- Нет.
Мама действительно не сказала об Антоне ни единого слова. Ни в плюс, ни в минус. Я ждала почти неделю, потом все-таки спросила по телефону сама.