Особенно любил он петь в «Еврейке». В этой опере он мог показать себя не только большим певцом, но и настоящим актером. Публика больше всего любила его в «Паяцах». Я наблюдала за ним из-за кулис, когда он пел «Vesti la giubba», и ощутила, до какой степени он входил в образ. Я видела, как он в изнеможении падал на сцене, как в течение пяти минут плакал в своей уборной после окончания первого акта, а потом выходил из нее, весело насвистывая и подшучивая над хористами.
Публика неизменно бывала потрясена, каким бы ни являлось его действительное состояние в тот момент. Как-то я спросила, в чем состоит секрет его могущества.
— Я многое перенес за свою жизнь, Дора, и слушатели чувствуют это в моем пении. Кто ничего не пережил, не может хорошо петь. После одного особенно сильного потрясения я стал петь по-новому. Это произошло в Лондоне. Я остался совсем один, если не считать моего слуги Мартино. Именно с этими чувствами надо петь Канио. Я уже пел тогда в течение ряда лет, но в тот вечер я стал больше, чем просто хорошим певцом.
За десять лет до случившегося — Энрико было тогда двадцать четыре года — он впервые пел в Ливорно партию Рудольфа. В той же опере с ним дебютировала сопрано Джакетти. Она была молода и очень красива. Они горячо полюбили друг друга. По многим причинам они не могли пожениться, но вели совместную жизнь. Через некоторое время родился Фофо, а потом и Мимми. Такие отношения были неприятны Энрико, но он очень сильно любил ее, хотя она часто заставляла его страдать. Он купил для них в Лондоне дом с садом. Энрико не мог все время оставаться с ними. Однажды он уехал до начала сезона в Лондоне петь в Южную Америку и, как всегда, оставил
певцы — 15 000 долларов. (В «Метрополитен» он получал 2500.) Он должен был петь дважды в неделю, и в специальном пункте контракта оговорили его право покупать пятьдесят билетов по обычным расценкам. Его сопровождали Дзирато, Марио и Фучито. Я не могла поехать, потому что через три месяца ждала ребенка. Я была не только опечалена разлукой с ним, но и волновалась за его здоровье.
В течение нескольких последних лет он страдал сильными головными болями, а в последнее время они усилились. Дзирато и Марио знали, как помочь ему, но он всегда в таких случаях хотел, чтобы я была рядом. Однажды днем, когда все были запиты приготовлениями к отъезду, он сообщил мне, что нанял нового слугу, которого берет с собой в Мексику.
— Кто он? Ты его знаешь? — заволновалась я.
- Да, — ответил он задумчиво. — Я знаю его. Сегодня утром он пришел ко мне просить работу. Я предложил ему место помощника слуги. Я расскажу тебе все.
Когда я был молод и проходил военную службу в Неаполе, мой сержант уговорил маэстро Верджине прослушать меня. Верджине был известным педагогом. Прослушав меня, он скачал: «Твой голос напоминает мне свист ветра в окне». Я расстроился, но просил, чтобы он разрешил мне бывать на его уроках. Он позволил мне это.
Его дочь была просватана за лучшего ученика — Пунцо. Пунцо был заносчив и глуп, но маэстро говорил, что настанет время, когда он станет величайшим тенором мира. Все свое свободное время я проводил на уроках. Я сидел в углу, и никто не замечал меня. Когда мой брат согласился дослужить за меня в армии — я так благодарен ему за это, — то я стал бывать в классе еще чаще. Я купил зеленую краску и каждый раз перед уходом красил ею свой пиджак и гладил его. Мачеха соорудила мне манишки из бумаги. Ходить приходилось далеко, а ботинки стоили денег. Поэтому я пел на свадьбах и похоронах, чтобы немного заработать. Я помню, как купил первую пару, — это были превосходные ботинки, но с картонными подошвами. На пол пути к дому маэстро я попал под дождь. Мои прекрасные ботинки промокли. Высохнув, они сморщились, и мне пришлось идти домой босиком.
В конце года ученики держали экзамен. Когда все выступили, я попросил у маэстро разрешение спеть. Он разрешил. «У тебя нет голоса, но ты смышлен и кое-чему научился», — сказал он Пунцо женился на его дочери, но в жизни ничего не достиг. 'Ото он приходил сегодня утром — он все такой же гордый и глупый.
— Тогда зачем же ты его берешь?
— Я научу его, как стать хорошим слугой. Он научится кое-чему и, может быть, поумнеет.
Перед отъездом в Мексику Энрико впервые спросил о Брунетте, жене Марио. Я ответила, что она работает у Бенделя. Это его поразило.
— Невозможно! Как может кто-нибудь, принадлежащий к моему дому, работать где-то! Я должен увидеть Марио.
Я пошла за Энрико, чтобы услышать все, что он скажет:
— Что за дьявол! Ты позволяешь Брунетте работать где-то! Сумасшедший! Вели ей немедленно уйти с работы. Она будет служить синьоре — готовить все для ребенка.