...В семь часов мы подъехали к большому дому, в котором жил один из членов бывшего правительства. В доме довольно уютно. Он обставлен во французском стиле, но в нем нет ни картин, ни безделушек. Я с удовольствием принял ванну и позавтракал. Осмотрев дом, я отправился в город.
Улицы очень красивы. Дома такие, как и во всей Южной Америке. Много монументов — непомерно больших для здешних улиц. Значительную часть населения составляют индейцы.
На улицах много экипажей и больших шляп. Жарко. У меня поэтому немного разболелась голова. В половине третьего мы пообедали, потому что вечером из-за жары ничего не ели. Готовит хорошо. Повар немного говорит по-французски. Кажется, и слишком много написал о себе.
Очень рад, что ты каждый день сообщаешь о себе. Надеюсь, что это и в дальнейшем будет так. Я очень рад каждому твоему письму, потому что мне необходимо твое постоянное присутствие. Как поживает наша девочка? Надеюсь, она не доставляет тебе большого беспокойства? Пожалуйста, дорогая, сообщай мне обо всем. Мне кажется, что мы уже давно разлучены, и когда я вспоминаю о том, что мы еще не скоро увидимся, я боюсь, что сойду с ума.
Прости меня, дорогая, пришел репортер. Очевидно, у меня низкое давление, потому что я очень спокоен и сдержан. В соседней комнате работает настройщик и его монотонные «ти-тин» и «блям-блям» гонят мысли из моей головы.
Всегда твой Рико.
Калъе Букарелли, 85, Мехико
22 сентября 1919 года 23.30
Моя Дора!
Ты будешь удивлена тем, что я пишу так поздно, но когда узнаешь причину, скажешь: «Бедный мой Рико!». Закончив писать сегодня днем письмо, я до восьми часов беседовал с репортером и мистером Риверой, импресарио. Я очень устал, и к тому же разболелась голова. Выпив стакан молока и приняв три таблетки аспирина, лег спать. В половине одиннадцатого я проснулся от ощущения, что кто-то меня укусил. Я включил свет и осмотрелся. Никого. Я решил, что это мне показалось, но в этот момент почувствовал укус в шею. Я провел по шее рукой и увидел на ней каплю крови, осмотрел постель и обнаружил в ней трех клопов. Убив их, выключил свет и снова лег спать, но через некоторое время снова почувствовал укус. Я встал, снова осмотрел постель и обнаружил под матрацем целое скопище этих противных тварей. Бррр!! Я убил всех, но тело ужасно чешется. Сейчас я вижу на рубашке пятна крови: это значит, что я давил их своим телом. Мне никогда не приходилось иметь дело с клопами, но так как я привык к присутствию тараканов на кораблях, то полагал, что ничего особенного не случится, и потому лег спать снова, но их было так много и они так противно пахнут, что меня тошнит и трясет. Не знаю, что делать, потому что все спят; думаю провести остаток ночи в хождении по комнате. Она казалась такой чистой и уютной, когда я вошел в нее и предвкушал спокойный сон. Не знаю, что делать, чувствую себя одиноким, и мне страшен даже шум пера, которым я пишу. На момент прекращаю писать, чтобы почесаться. Все тело горит.
Что ты мне посоветуешь сделать? Снова лечь и постараться уснуть? Я тоже так думаю. Если меня снова станут кусать, я буду писать тебе всю ночь.
Ты сейчас спишь спокойно, а я далеко от тебя, но моя душа с тобой. Она целует тебя за меня.
Спокойной ночи, мое сокровище. Рико.
Калъе Букарелли, 85, Мехико
26 сентября 1919 года
2 часа пополуночи
Дорогая Дора!
Что за день сегодня! Даже две твои телеграммы не смогли облегчить мое состояние. Это ужасно. Я не знаю, что делать, и боюсь, что со мной что-нибудь произойдет, так как не в силах больше терпеть. Не могу понять, что является причиной таких странных болей — погода или, может быть, я еще не совсем оправился после поездки в поезде. Ничего подобного со мной еще не было!
Если мне не станет легче, не буду петь. Надеюсь завтра получить от тебя письмо. Я люблю тебя, Дора, и никогда больше не уеду от тебя.
Твой Рико.
Калъе Букарелли, 85, Мехико