Да, дорогая, когда люди образуют квадрат, его трудно превратить в круг. Я очень опечален тем, что ты мне сообщила, но будет лучше, если твой приятель сделает уступку своей жене, иначе их совместная жизнь долго не продлится. Конечно, жена должна понимать, что муж работает и должен быть главой семьи. Не давай никаких советов. Ты ведь знаешь, у нас говорят: «Не суй ладонь в проем дверной и не встревай меж мужем и женой». Ты не должна оставлять и свою подругу, потому что если она так влюблена в своего капитана, никто ничего не сможет сделать.
Доброй ночи, моя любимая, моя дорогая. Рико.
Мехико
11 октября 1919 года
17 часов
Милая Дора!
Всегда, когда я пишу тебе, то начинаю с того момента, на котором остановился в прошлом письме — так мне легче писать, и в то же время ты узнаешь, что я делал в течение дня и вечера. Должна была состояться репетиция «Марты», но в последний момент мне по телефону сообщили, что ее не будет, и просили, если я не возражаю, прослушать дома молодую певицу. В половине девятого пришли Папи, импресарио, несколько джентльменов и молодая леди. Ты знаешь, что в труппе нет хорошей сопрано и импресарио всюду искал возможность восполнить этот пробел. Юная леди спела, и у нее оказался неплохой голос. Я высказался о ней одобрительно, и импресарио сказал, что она будет петь со мной в «Манон» Пуччини. Мне это было безразлично. В десять часов с мыслями о тебе я лег спать. Я называл тебя самыми ласковыми именами и со словами «Дора, моя Дора» уснул. Дорогая моя, ты не можешь представить себе, как мне хочется вернуться домой. Мне кажется, что я нахожусь здесь тысячу лет, все время считая оставшиеся дни. Скучаю ли я по моей Доре? Я хотел бы умереть (в шутку!), чтобы мексиканцы отправили тебе мое тело, а затем ожить, чтобы никогда больше не уезжать от тебя. Родная моя, ты не представляешь, как я люблю тебя! Скоро ты увидишь, как велика моя любовь, и, убедившись в этом, будешь так же горячо любить меня. Мое сердце бьется так сильно, что кажется, будто хочет улететь к тебе. Никогда больше не уеду от тебя. Когда вернусь, то отведу тебя к кузнецу и заставлю его соединить цепью наши ноги. Я с горечью думаю, дорогая, что должен прекратить работать и уехать на родину, в теплые края. Иначе я превращусь в плод, упавший с дерева. Я боюсь уехать от тебя, боюсь умереть и хочу быть всегда около тебя, чтобы наслаждаться твоим обаянием и лаской. У Мимми есть голос? Не думаю. Рад узнать, что его любят, и надеюсь, что его не избалуют. Надо прилечь, хотя мне очень жаль расставаться с тобой.
Нежно обнимаю и горячо целую. Твой Рико.
12 октября Энрико пел в «Бале-маскараде» на арене цирка во время сильной грозы.
Мехико
12 октября 1919 года
18 часов
Моя любимая Дора!
Прошел ужасный день, и я его полностью опишу, начав с того момента, на котором остановился. В 15.30 начался спектакль. Голос звучал прекрасно, настроение было отличным, но на небе сгущались тучи и в конце первого акта начал накрапывать дождь. Второй акт прошел с большим успехом. Эти два акта я пропел очень хорошо, и все были довольны, но во время баркаролы, когда я спел «Iо sfido i venti, i lampi, i tuoni ecc.» («Послушны мне ветры, молнии и громы...»), на самом деле подул сильный ветер, сверкнула молния и грянул гром. Началась гроза. Я готовился к третьему акту, когда вода стала заливать мою уборную. Мы ждали в течение получаса. Публика не расходилась. Когда стало невозможно находиться в уборной, я надел плащ и вышел. На мой вопрос: «Что мы будем делать?», — последовал ответ: «Пойдем домой». Быстро переодевшись, я ушел. Это первый случай в моей певческой деятельности, когда я, не сделав до конца работу, получаю деньги. Что ты скажешь, если я отдам эти деньги бедным? Я не хотел их брать, но импресарио ни копейки не вернул зрителям, поэтому я не вижу оснований отдавать деньги. Я думаю послать их моим бедным родным.
Весь твой Рико.
Букарелли, 85, Мехико
14 октября 1919 года
16 часов
Дорогая Дора!