Мимми я написал в последнем письме то же, что и ты ему написала. Кажется, он не хочет учиться. Тем хуже для него. Я сделал все, что мог, и не моя вина, если он станет ослом. Много ли сюрпризов ты мне приготовила? Надеюсь, что да.
Я люблю тебя. Доброй ночи. Рико.
26 октября на сцене, построенной на арене цирка, Энрико пел в «Аиде».
Мехико, 26 октября 1919 года 20.30
Моя дорогая Дора!
Пишу тебе после спектакля «Аида», прошедшего с огромным успехом. Опишу все по порядку. Сегодня прекрасный день и солнце очень сильно грело. Сцена была буквально залита солнцем. Лучи ослепляли, и было жарко, как в шведской бане
Пришлось зажмуриться, и поэтому я не видел дирижера. Бас (хуже любого хориста!) запел голосом, похожим на лай старого пса. Все это меня нервировало. Я начал петь «Celeste Aida» («Милая Аида») с закрытыми глазами. В таком состоянии невозможно петь хорошо. Я пел без подъема и лишь случайно допел арию до конца без происшествий. Мне аплодировали, но публика поняла, что я могу спеть лучше, и аплодисменты были не очень горячими. Во второй картине публика также без особого энтузиазма принимала меня, хотя пел я хорошо. Кто-то сказал мне, что виноват в этом бас. Прошла сцена победы. Наступила очередь сцены у Нила. Я вдохновился и овладел публикой. Зрители неистовствовали и много раз вызывали меня. Я не в состоянии описать реакцию публики. Кричали так, что, думаю, многие остались без голоса.
До завтра. Люблю тебя всей душой. Рико.
Букарелли, 85, Мехико
27 октября 1919 года
10.30
Моя обожаемая Дора!
Сейчас я чувствую себя хорошо, потому что беседую с моей Дорой, которую зову каждую минуту. Бывает, что губы неожиданно для меня произносят: «Где ты, моя Дора?». Я никогда не отправляю тебе послания, не поцеловав его, а ты иногда забываешь сделать это.
Сейчас нам надо экономить. Ты снова рассердилась на своего отца? Богу угодно, чтобы он был таким, и мы должны повиноваться. Старик ужасен. Надо же иметь такой плохой характер. Он, наверное, никогда ни к кому не был добр. Мне кажется, он не задумывается над тем, что ему придется умирать. Мне жаль его.
Очень люблю тебя. Рико.
Букарелли, 85, Мехико
28 октября 1919 года 18 часов
Моя дорогая Дора!
В половине первого я отправился в итальянское консульство для получения визы. Произошла небольшая неувязка. Все учреждения здесь закрываются в час дня, и, прибыв в консульство с небольшим опозданием, я послал Дзирато узнать, примут ли нас, а сам остался ждать в машине. Скоро он вернулся и сказал, что консул ждет меня. Поднимаясь по лестнице, я встретил консула или вернее вице-консула, который довольно грубо сказал, что уже второй час и учреждение закрыто. Я сразу же сообразил, что что-то произошло, и очень вежливо ответил этому маленькому зверьку (я называю его так, потому что он мал и безобразен): «Вы правы. Я приду днем. Точно в три». Дзирато нервничал. Он уже давно ведет себя странно, и я не понимаю, почему. Сам он говорит, что временами у него нет желания работать, и приписывает это изменчивости погоды. В три часа я вновь прибыл в консульство. Вице-консула нельзя было узнать — он стал мил и добр. Мы оба хотели объясниться, и он очень вежливо сказал, что не хотел регистрировать паспорт утром оттого, что человек, пришедший к нему (Дзирато), разговаривал очень громко и неучтиво. Я объяснил, что Дзирато объясняется подобным образом, поскольку он несколько глуховат, и все окончилось хорошо. Что же касается Дзирато, то, если он будет продолжать так вести себя, с ним придется расстаться, как это ни прискорбно. Впрочем, возможно, он изменится.