— Но Энрико, он же твой друг.
— Он мне не друг, раз делает такие вещи. У меня нет друзей. А кто же я? Тебя больше интересует хозяин дома, чем я.
Он начал кричать. Я старалась все объяснить, но с каждым словом его гнев возрастал.
— Дело в том, что тебе неприятно быть женой Карузо, — воскликнул он.
Я залилась слезами. Он сразу же утих. Глаза его перестали гореть гневом и наполнились слезами.
— Что я говорю? Что делаю? Я заставил тебя страдать!! — с этими словами он быстро подошел к стене и стал биться об нее головой. По его лицу потекли кровь и слезы. Я умоляла его успокоиться, но безрезультатно. Он зарыдал:
— Прости, прости меня, Дора!
Я умыла его, помогла лечь в постель и, сидя рядом с ним, успокаивала его, пока он не уснул. Тогда я поняла, что в этой сцене ревности проявился Карузо-гений, которым руководила та же мощная сила, что сделала его величайшим артистом. Мы никогда больше не вспоминали об этом ужасном вечере.
Как-то позже он сказал мне:
— Я хотел бы, чтобы ты сильно потолстела, тогда никто не обращал бы на тебя внимания.
Сказав это, он тяжело вздохнул.
Каждый раз, когда Энрико приходил домой, он переодевался и, если никого не ждал, больше не надевал костюма. Он носил темно-красную, зеленую или синюю куртку с поясом, серые шелковые брюки и рубашки с мягкими воротниками. Когда мы поженились, я была поражена количеством и разнообразием его одежды и обуви. В одном из отделений его гардероба находилось 80 пар разной обуви, в другом - 50 костюмов. На мой вопрос, зачем ему столько одежды, он отвечал, что это нужно по двум причинам. Во-первых, это нравится ему, а во- вторых, — другим. Через несколько дней после свадьбы мой отец прислал мне сундучок, содержавший все то, что я оставила дома. Там было лишь несколько книг и картин, два платья и зимнее пальто. Энрико вошел в комнату в тот момент, когда я разбирала свои вещи. Он взял пальто в руки.
— У тебя есть что-нибудь потеплее, например, меховое пальто?
— Это хорошее и теплое пальто, — ответила я.
Он нежно сказал:
— У тебя будет все. А сегодня я хочу подарить тебе меховое пальто.
Днем мы пошли в магазин Джозефа на 5-й авеню. Я впервые попала в такое место. Мы вместе с хозяином уселись около небольшого помоста. Я была смущена, а Энрико спокоен, как обычно. Перед нами проходили манекенщицы в собольих, горностаевых, бобровых и других шубах. Нам показали множество муфт и шляпок.
— Что тебе больше всего понравилось?
— Боже мой. Это все великолепно. Я и во сне не видела ничего подобного.
Молескиновое (кротовое) пальто мне показалось меньше по размеру, чем другие, и, решив, что оно должно меньше стоить, я указала на него.
— Да. Оно и мне нравится, — сказал Энрико и повернулся к хозяину.
— Мы возьмем их все.
Так как я не разбиралась в вопросах моды, Энрико занимался подбором моего гардероба и даже присутствовал на примерках. Он начал с того, что заказал для меня 69 туалетов: 15 выходных платьев, 12 повседневных, 8 костюмов, 6 домашних комплектов, 12 вечерних накидок, 4 пеньюара и 12 пижам.
Поскольку я бывала в опере дважды в неделю, причем должна была каждый раз надевать новое платье, мои выходные туалеты менялись по нескольку раз за сезон. Целыми днями я разъезжала по магазинам и ателье. Я не могла выдерживать примерки больше часа. У меня кружилась голова от постоянных вращений, но портнихи были безжалостны и продолжали прикалывать булавки, что-то подрезать и задавать вопросы.
Как-то мне очень понравилась шляпа, в которой Энрико пел в «Риголетто». Тулья шляпы была сделана из красного вельвета, широкие поля отделаны синим сатином, а сбоку воткнуто белое страусовое перо. Примерно через месяц, когда я, выздоравливая после воспаления легких, еще находилась в постели, Энрико постучал в дверь и сказал:
— У меня есть подарок для тебя.
С ним вошли Марио и Энрикетта. У всех в руках были большие коробки. В них оказались шесть шляп разного цвета, подобных той, в которой он пел. Он хотел, чтобы я выходила в них на улицу, что я, конечно, и делала. Шляпы оказались мне не совсем к лицу, и я с трудом подбирала к ним платья. Энрико так же расточительно покупал драгоценности, тщательно просматривая все, предлагавшееся ему, чтобы выбрать именно то, что нужно. Через месяц большой ларец наполнился всякого рода драгоценностями. Они подбирались к туалетам и стали такой же простой принадлежностью к ним, как платки и перчатки. В стене нашей спальни находился сейф, секрет замка которого знали только мы с Энрико. Там хранились драгоценности и мешочки с золотом «на непредвиденные обстоятельства». Собираясь в оперу, я выбирала украшения и помещала ларец обратно в сейф. Театр находился в трех кварталах от нас. В середине первого акта я нередко начинала вспоминать, закрыла ли я сейф. В таких случаях, когда Дзирато приходил, чтобы проводить меня за кулисы, я просила его сходить домой. Если сейф оказывался открытым, я возвращалась, чтобы закрыть его, беспокоясь в то же время, как бы Энрико не заметил моего отсутствия. Я чувствовала, что нехорошо ставить Дзирато в положение, которое могло бы оказаться неудобным, если бы что-нибудь исчезло.