В отеле мы познакомились с итальянским послом во Франции Романо Авеццаной и его женой американкой Жаклин, а на следующий день Энрико пригласил их на ланч. В то утро мы стояли на террасе и рассматривали пассажиров, прибывших из Неаполя. Особое внимание привлекли двое. Один был высоким и худым, с прилизанными седыми волосами и загорелым лицом. Другой — невысоким, но также с длинными волосами и очень громким голосом. Он был одет в полотняную куртку, рукава которой выглядели непомерно длинными. Очевидно, они были неаполитанцами, так как жестикулировали всем телом. Я уже приготовилась произнести: «Что это за пугала?», — как вдруг Энрико закричал:
— Эй, Араките!! Я сейчас спущусь!
Это был старый сержант, который впервые привел его на урок пения к маэстро Верджине. Когда я спустилась вниз, Энрико сообщил, что пригласил их на ланч.
— Но ты уже пригласил посла с женой.
Что же с того? Они будут рады познакомиться с моими старыми друзьями. Мы все станем друзьями.
Я решила, что он поступил неправильно, но ошиблась.
Достоинство, с которым он представил своих старых друзей новым, сломало барьеры: не стало ни знатности, ни рангов. Все чувствовали себя очень свободно и понимали, что он рад им всем. Когда неаполитанцы ушли, Энрико сказал:
— Маленький все еще носит куртку, которую я дал ему. Я сказал, что он выглядит смешно, но он ни за что не хочет переделывать ее.
Прошло несколько недель — прекрасных спокойных дней и длинных лунных ночей, но вдруг в июле из Нью-Йорка приехала компания друзей, объявивших о своем намерении провести несколько недель с нами. Энрико огорчился тем, что наше спокойствие нарушилось, но в то же время был рад вновь видеть друзей. Они нарушили наш спокойный режим, убедили его совершать с ними длительные прогулки и устраивать обеды на террасе, перед которой собирались крестьяне, певшие неаполитанские песни и танцевавшие тарантеллу. Я не знала, что предпринять. Иногда я жаловалась, что очень устала, и Энрико был вынужден отказываться от их предложений. Они объясняли это моим желанием удержать его возле себя и рассказывали о забавах, которые он пропускал. В конце концов, даже Энрико стал упрекать меня:
— Ты хочешь помешать мне проводить весело время? Не следует лениться и упускать возможность увидеть что-нибудь интересное. Я скажу друзьям, что завтра мы будем завтракать с ними на Капри.
Во время завтрака он смеялся и весело болтал, но вдруг замолчал.
— Я устал, — сказал он, — пойдем домой.
Его старались удержать, но он ушел, не попрощавшись и даже не поблагодарив, Когда мы пришли в отель, я сразу же уложила его в постель.
— Ты права, Дора, — сказал он. — Я еще не совсем поправился.
Два дня он оставался дома, но друзья поджидали его с новыми планами. Они знали, что он собирается помолиться за свое выздоровление в церкви Помпейской Мадонны, и предложили сопровождать его. Кроме того, они хотели посмотреть развалины Помпеи. Тогда я решила рассказать им о предупреждении доктора Стеллы. Я отозвала их в сторону и объяснила, что такая прогулка может привести к серьезным последствиям. Они посмеялись над моими страхами и стали убеждать меня не относиться к нему, как к больному. «Он чувствует себя хорошо и сказал, что поправился на двадцать пять фунтов».
Дорога, ведущая из Сорренто в Помпею, окружена стенами, достаточно высокими, чтобы скрывать то, что происходит за ними, но недостаточно высокими, чтобы предохранять от лучей палящего солнца. За ними виднелись верхушки апельсиновых деревьев, по ним карабкались розы, покрытые пылью. Двое толстяков из нашей компании, ехавшие с нами, настолько изнывали от жары, что подложили под шляпы мокрые платки. Мы подъехали к церкви. Прошли по длинному коридору к алтарю. Вместе со священником Энрико прошел в ризницу. Он довольно улыбался, когда вернулся:
— Ессо![8] Я поблагодарил Мадонну.