На следующий день мы с радостью узнали, что Джузеппе Де Лука — баритон из «Метрополитен» — остановился на лето в Сорренто. Это был спокойный симпатичный человек, которого мы оба очень любили. В тот день он пришел к нам и долго беседовал с Энрико о предстоящем сезоне и о великих певцах прошлого. После его ухода я пошла на пляж, а Энрико прилег отдохнуть. Когда я вернулась, Марио сказал мне, что у Энрико посетитель. Я вошла в комнату и увидела, что Энрико лежит в кровати. Какой-то старик склонился над ним. Он держал грязными пальцами зонд.
— Этот человек лечил мою покойную мать, — сказал Энрико.
— Что он собирается делать?
— Я покажу ему свой рубец...
— Ему следовало бы вымыть руки.
— Я знаю, но не хочу ущемлять его самолюбие.
Старик ничего не понял из нашего разговора и прежде, чем я смогла его остановить, приподнял корочку над ранкой и ввел в нее зонд, отметив глубину ранки грязным ногтем большого пальца. На следующее утро у Энрико поднялась температура до 39,5 градусов.
Инфекция дала новую вспышку. Я предложила послать за доктором, но Энрико отказался. Он был утомлен, взволнован и, что хуже всего, испуган. В отчаянии я послала за Де Лукой и рассказала ему о случившемся. Он сказал:
— Это может быть весьма серьезно. Мы должны послать в Рим за братьями Бастинелли. Они — лучшие врачи в Италии. Я скажу Карузо, что вы плохо выглядите, оттого что переживаете за него, и сможете успокоиться только тогда, когда приедут эти врачи.
Я приняла его план, и он отправился к Энрико. Через час они позвали меня.
— Моя бедная Дора. Джузеппе сказал, что ты переживаешь из-за меня. Завтра я приму врачей, и ты снова будешь спокойна.
На следующий день приехали знаменитые врачи. Они свободно говорили по-английски, и я смогла рассказать им все о болезни Энрико и показать лабораторные анализы. Я думала, что они будут долго обследовать его, но уже через двадцать минут один из них вышел на террасу и негромко сказал:
— Мадам Карузо. Возьмите себя в руки. Ваш муж нуждается в удалении почки. Он должен прибыть в Рим в нашу клинику на операцию.
Я была ошеломлена.
— Когда?
— В четверг на следующей неделе.
Я сказала, что боюсь ждать целую неделю, потому что температура повышается с каждым часом.
— Может быть, привезти его завтра?
— У вас будет для этого достаточно времени в течение недели.
Ночью в субботу у Энрико начался бред. Он все время бормотал:
— Соль, перец... Перец, соль...
Я боялась коллапса, потому что никакие меры не приводили к снижению температуры. Я велела Марио, чтобы тот принес бокал виски. Энрико медленно выпил его. Через несколько минут он начал так сильно потеть, что простыня буквально прилипла к его телу. Температура стала снижаться, и он уснул. В ту же ночь я пришла к выводу, что не могу брать целиком на себя ответственность за его жизнь. Я позвонила в Неаполь его брату Джованни и сказала, что отказываюсь ждать еще четыре дня до помещения Энрико в клинику, просила его заказать специальный вагон из Неаполя в Рим, снять комнаты в отеле «Везувий» в Неаполе, где мы остановимся на ночь, и немедленно приехать в Сорренто, чтобы помочь нам. Рано утром в воскресенье прибыл Джованни, а в полдень мы отплыли в Неаполь.
Энрико лег спать с температурой 40 градусов, но утром я нашла его сидящим в постели. Он попросил привести Глорию, немного поиграл с нею, поцеловал и отпустил. Это было 1 августа, когда в Неаполе очень мало людей. Я вышла на балкон и наблюдала, как мальчуган внизу ел арбуз.
— Хорошая вещь - арбуз, — сказал Энрико. - Ешь, пьешь и умываешься.
По улице прошло стадо коз, потом продавец лимонов... В комнате было прохладнее.
— Я опущу шторы, и ты, может быть, уснешь, — сказала я, как вдруг Энрико испуганно посмотрел на меня и вскрикнул. Марио сразу же побежал искать врача. Все повторялось, как в рождественские дни. Энрико вскрикивал при каждом вздохе. На этот раз эфира не оказалось, и я могла помочь ему только тем, что вытирала его вспотевшее измученное лицо. Вернулся Марио и сказал, что все посыльные отправлены за врачами, но большинство медиков выехало на лето за город. Испуганный хозяин отеля пришел сообщить, что он велел известить все больницы и что кто-нибудь из врачей обязательно придет. Но... никто не шел.
Спустя час Энрико стонал, как измученный зверь: его голос больше не походил на человеческий, а стоны превратились в протяжный вой. Прошло два часа, но врачей все не было. Я умоляла Джованни привести зубного врача, ветеринара или медсестру — любого, кто мог бы ввести морфий. Казалось невероятным, что в таком большом городе, как Неаполь, где все преклонялись перед Карузо, ни одна душа не могла прийти к нему на помощь и облегчить его страдания. Энрико мучался уже четыре часа, когда пришел первый врач, но, увы, без морфия!!!