Когда он вернулся с морфием, его руки так дрожали, что он не мог сделать укол. Мне пришлось самой взять шприц. Через десять минут Энрико перестал стонать и погрузился в забытье. После этого, один за другим, приехали еще шесть врачей. Они осмотрели Энрико и собрались в салоне, чтобы обсудить положение. Через час они позвали меня и сказали, что собираются удалить почку в тот же вечер, но боятся давать наркоз. Они сказали, что в случае, если сделать операцию, он будет мучиться от болей в течение двух недель, но в конце этого срока появится
один шанс из тысячи, что он будет жить, но если операции не делать, он не доживет до утра. Я должна была принять решение и обратилась к брату Энрико.
— Джованни. Что делать?
Джованни держал в руках платок и плакал. Он не сказал ничего, а опустил голову и зарыдал.
— Его спасли в Америке. Почему вы не можете этого сделать?
Врачи покачали головами, они ждали ответа. В конце концов я сказала:
— Делайте то, что вы считаете необходимым. Но прежде чем удалить почку, сделайте разрез под рубцом. Вы найдете там абсцесс размером с грецкий орех. Вскройте его и вставьте дренаж, через сутки он будет вне опасности. Я беру ответственность на себя. Если вы не обнаружите абсцесса, удаляйте почку.
Они обсуждали мое предложение еще час, а потом сказали, что оперировать вообще бесполезно. Я умоляла их сделать операцию, но они не слушали меня. Они отказались сделать даже переливание крови. Согласились только с тем, что нужно дать кислород. Каждой клеткой своего тела я трепетала за его жизнь, как это было в ту долгую ночь в Нью-Йорке. Я стояла около него на коленях. Шли часы... Доктор стал считать пульс. Я услышала, как стенные часы пробили девять. Энрико открыл глаза и посмотрел на меня.
— Дора Я... хочу. пить.
Он закашлялся.
— Дора они.. снова будут резать?
Он начал задыхаться.
— Рико, родной. Не бойся. Все будет хорошо.
— Дора я ....не... могу вздохнуть.
Я увидела, как закрылись его глаза и упала рука. Закрыв лицо руками, я подумала:
— Наконец-то ему хорошо.
Мне хотелось выйти на воздух, но я знала, что меня никто не поймет. Откуда-то неслись звуки рыданий. Бормоча молитвы, вошли две монашки. Я поднялась и вышла, боясь оглянуться назад.
Глава 17
Я ушла в соседнюю комнату, где сидела Брунетта, старавшаяся скрыть свои слезы. Какие-то плачущие люди выходили ко мне из комнаты Энрико. Они молчали, и я не знала, кто они такие. Какой-то священник сел рядом со мной и спросил, не может ли он сделать что-нибудь для меня. Он сказал, что много лет знал Энрико и очень его любил. На следующее утро из Сорренто приехала баронесса Авеццана. Она купила мне длинную креповую вуаль. Я сказала ей, что Энрико перенесли вниз, в зал отеля, и что у меня не хватает мужества увидеть его еще раз, чем очень недоволен Джованни. Я даже не в состоянии плакать, и могут подумать, что я бесчувственна и холодна. Баронесса поняла меня и сказала, что пойдет в зал, а затем скажет, что мне делать. Вернувшись, она рассказала, что Энрико усыпан прекрасными цветами и кажется спокойно спящим. Но в то же время она выразила мнение, что Энрико наверняка предпочел бы, чтобы я запомнила его таким, каким он был — полным жизненной силы и искусства. Весь Неаполь говорит о том, — продолжала она, — что король предоставил для погребения дворцовую базилику в церкви «Сан Франческо ди Паола». Это была большая честь, так как там хоронили только членов королевской семьи. Я одна во всем городе отнеслась к этому безразлично. Там было много королей, но будет только один Карузо. Хотя я знала, что он лежит мертвый внизу и что толпы людей приходят посмотреть на него в последний раз, я не верила тому, что он никогда больше не войдет ко мне и не скажет с улыбкой:
— А, ты здесь, моя Дора!
Я ждала, когда он очнется от своего беспробудного сна.
В день похорон жизнь города замерла. Флаги были приспущены, магазины закрыты, на их дверях было написано: «Lutto per Caruso» («Траур по Карузо»). В одиннадцать часов раздался погребальный звон, и я впервые вышла в свет без Энрико. Его мачеха, брат и старший сын ждали меня. На площади перед церковью солдаты с трудом сдерживали огромную толпу. Когда я вышла из экипажа, двое солдат вынуждены были прокладывать мне дорогу. Огромные деревянные двери церкви были закрыты. Солдаты застучали в дверь прикладами ружей, а толпа закричала: «Дорогу вдове!»... В конце длинного прохода у алтаря стоял высокий катафалк, заваленный цветами. На нем я увидела небольшой гроб. Под звуки органа я прошла на свое место. Началась месса...