Так было всегда. Тосканини был хорошо знаком с Карузо. Он знал о подобных “репетициях” и позволял ему это делать. Тосканини терпеливо ждал ответственной репетиции при заполненном театре. Тогда артист преображался. Он делался настоящим Карузо, образ, который он создавал, становился живым, полнокровным, правдивым.
Мы много говорили об успехах Карузо. Но восторженные слезы оркестрантов театра Колон - непревзойденная оценка искусства артиста. Выступление в театре Колон и триумфальный дебют в Париже - самые замечательные события во всей необыкновенной жизни Карузо.
Исполнение оперной партии требует большой технической подготовки. Но для того, чтобы стать великим артистом, одной техники мало. Когда же чувства сливаются воедино с техникой и достигают совершенства в своем воплощении - рождается гений. Многие артисты обладали сильной индивидуальностью, но Карузо выше их как гениальный исполнитель, потому что прелесть музыки и слова находила в его лице самые совершенные средства, способные раскрыть всю их красоту, яркость и мощь. Не часто можно увидеть слезы на глазах у оркестрантов, но Карузо так глубоко проникся духом музыки и выразил его с такой силой, что вызвал небывалое волнение. То же самое произошло в Париже, где волнение охватило и всех зрителей. Можно быть поэтом и в искусстве пения. Карузо и был великолепным, великим поэтом.
В славной истории оперного театра, вплоть до наших дней, не было ни одного певца, подобного Энрико Карузо. Уже в первые годы своих зарубежных гастролей он достиг полной художественной зрелости. Он обладал могучими вокальными данными, и, сознавая свою ответственность перед искусством, стремился вникать в самую суть сценических образов с психологической, исторической, моральной и эстетической точек зрения. Он глубоко изучал все, что имело отношение к создаваемому образу, оставаясь всегда верным замыслу композитора. Это был артист, который на каждом спектакле отдавал всего себя без остатка.
Интуиция, знания были верными спутниками Карузо с первых шагов и до конца его артистического пути. Умение глубоко анализировать факты всегда отличало Карузо - актера и певца. Искренность чувств, все утончающийся музыкальный вкус не могли ускользнуть от бдительного ока критики. Артистическое мастерство Карузо крепло, человеческое обаяние росло. В отличие от многих других певцов Карузо чувствовал огромную ответственность как перед большими музыкантами, так и перед зрителями всех стран. Чувство долга по отношению к ним не покидало его, так же как и чувство взаимного контакта.
Чтобы глубже вникнуть в образ, Карузо иногда по нескольку раз изучал всю оперу целиком. Это позволяло ему составить полное представление об историческом, поэтическом и психологическом значении того или иного персонажа. Он постоянно искал правильную драматическую трактовку образа. Как у актера у него было много общего с Федором Шаляпиным. Их связывала долгая дружба и совместные выступления на сценах многих театров мира.
В 1926 году в Ленинграде были опубликованы воспоминания великого русского баса, переведенные позже на английский, французский и итальянский языки. Во всем мире существовали для Шаляпина только три тенора, которых он считал совершенными: Гайяре, Мазини и Карузо. Он говорит о Карузо: “Нужно быть таким исключительным виртуозом, как он, чтобы так приковывать внимание любителей музыки и вызывать всенародный восторг одной только красотой голоса”. “Только красотой голоса” - эти слова вряд ли в полной мере отвечают действительности. В них скорее звучит хорошая ревность к энтузиазму, который Карузо всегда умел вызвать у широкой публики, так же как и сам Федор Шаляпин, принесший в театр русскую душу. Шаляпин навсегда останется в памяти людей великим артистом, артистом непревзойденного драматического таланта.
Человеческий голос, король музыкальных инструментов, и по сей день - самый интересный, самый привлекательный среди всех них. Ему уступает любой, даже самый совершенный музыкальный инструмент. На заре своего существования люди уже умели понимать друг друга при помощи звуков. Пользуясь ими, они выражали и радость, и горе. Так родилось первое примитивное пение, постепенно приобретавшее все большую эмоциональность. Но это были лишь первые шаги в музыкальном искусстве. Расцвет же его связан с появлением первого профессионального певца, проложившего дорогу последующим артистам. Музыкальные инструменты заявили о себе значительно позже. Сначала возникли примитивные, потом сложные и дорогие инструменты, играющие все более и более важную роль. Но по красоте звучания им так и не удалось превзойти самый простой инструмент, инструмент, который господствует и по сей день над ними, - человеческий голос.
Поэтому певческое искусство заслуживает самого пристального внимания. Скромные, посредственные, великие, но всегда чуткие толкователи музыкальных произведений, певцы заложили основы вокального искусства, и это нельзя игнорировать.
Настоящее понимание музыки приходит вслед за глубоким, серьезным восприятием ее и чувством, и сознанием. Даже великие музыканты не всегда верно оценивали то или иное явление. Так, например, Вебер не понимая Россини, Россини, в свою очередь, не понимал Вагнера, а Вагнер не понимал Верди. Бойто, любивший критиковать всех, особенно Верди, кончил тем, что перестал сочинять музыку: в течение двадцати четырех лет он сочинял “Нерона”, а когда наконец осознал величие Верди, то принялся писать для него либретто. Следовательно, нужно много, много слушать, для того чтобы научиться понимать музыку. Музыка и пение могут быть поняты только в результате эмоционального восприятия. Примером может служить восторг народа во время спектаклей, который тем непосредственнее и горячее, чем проникновеннее и совершеннее исполнение. А сколько раз протестовала галерка против дирижеров и теноров, сопрано и басов! О чем это говорит? Это говорит о том, что простой народ, мнение которого некоторые профессиональные музыканты считают вульгарным, чувствует, понимает и умеет оценить по заслугам искусство певцов и дирижеров.
Кстати, я знал одного посредственного музыканта, который ненавидел Таманьо, как он говорил, за его эгоизм и за то, что тот неизменно выигрывал у него в карты, а затем посылал его в банк внести проигранную сумму.
Как-то вечером в Пизе спросили маэстро Риккардо Дзандонаи, который дирижировал в театре Верди своей оперой “Джульетта и Ромео”, какого он мнения о теноре, исполнявшем партию Ромео. Дело в том, что какому-то журналисту показалось, что у певца удивительное артистическое сходство с Карузо. Дирижер улыбнулся: “Молодой тенор - замечательный Ромео, я им очень доволен! Но Карузо!.. Карузо - это мечта всех дирижеров”.
Игнаций Падеревский познакомился и подружился с Карузо около 1906 года. Великий польский пианист питал к Карузо чувство глубокой симпатии и горячо отзывался о его вокальном мастерстве:
“Секрет успеха Карузо заключается в чудеснейшем слиянии воедино эмоций певца, внутренней выразительности и техники, что придавало его искусству красоту, эмоциональность, потрясающие слушателей”.
Знаменитый дирижер Феликс Вейнгартнер, приглашенный в Америку Нью-Йоркским филармоническим обществом для серии концертов, попал однажды на спектакль “Любовного напитка”. Немецкий дирижер, горячий поклонник итальянской музыки и итальянской оперы, писал в своих мемуарах:
“Я пришел только ко второму акту и вначале плохо слышал, что происходит на сцене, так как публика вокруг меня очень шумела. Неожиданно зазвучала прекрасная мелодия, и голос - тенор сказочной красоты - запел “Una furtiva lagrima” [арию Неморино]. Разговоры сразу прекратились, и во всем зрительном зале воцарилась глубокая тишина. “Кто это?” - спросил я, почти задыхаясь от волнения. И услышал в ответ: “Энрико Карузо”.
После того, как миновало первое десятилетие артистической деятельности Карузо (Карузо было тогда тридцать лет), в его репертуаре насчитывалось более пятидесяти опер. Мастерство артиста становилось все более и более совершенным. Особое значение придавал Карузо постоянной работе над шестью крупнейшими операми Верди: “Риголетто”, “Трубадур”, “Травиата”, “Аида”, “Отелло”, “Фальстаф”. Если новая опера не нравилась Карузо, он отклонял приглашение петь в ней, но зато выучивал в течение одного-двух дней понравившееся ему произведение. Об этом знал Тосканини, который, став руководителем театра, ввел в его репертуар много новых опер.