Когда композитора Алессандро Лонго попросили дать оценку Карузо и выразить свое мнение по поводу того, в чем же заключаются достоинства певца, то он сказал следующее:
“Его голос, кроме красоты тембра, обладал трогательной выразительностью, проникновенностью. Магическую силу его искусства я вижу в умении внести в исполняемую мелодию, пусть даже подсознательно, удивительное чувство грусти, тоску по родине. Этот певец - феноменальное явление”.
Я охотно привожу высказывания этих авторитетных критиков, которые я находил в журналах 1921-1935 годов. Они совпадают и с моей точкой зрения, высказанной на страницах этой книги. Трое критиков (двух из них я знал лично) были людьми холодными, нелегко поддающимися увлечениям и скупыми на похвалу. Они высказывали восторженное мнение об артистах, если приходили к нему путем аналитических умозаключений, опираясь на знание оперного искусства и искусства бель канто в особенности.
Крейслер, Падеревский, Вальтер, Стравинский, Дягилев, Фокин, Бузони, Сен-Санс вместе с самыми известными оперными композиторами, близко знавшими певца и дружившими с ним, высказывались о Карузо в разное время с одинаковой любовью и теплотой.
Артуро Тосканини, которого некоторые, неизвестно по каким причинам, рисовали чудовищем, лишенным сердца, получив известие о смерти Карузо, в течение нескольких часов не проронил ни слова, а потом разразился рыданиями. Ему пришлось отложить все дела и концерты.
В настоящее время критика старается относиться к творчеству Карузо преувеличенно спокойно, как бы стремясь охладить энтузиазм ушедших дней. Принцип современной критики - объективная оценка: она видит вещи вне личных симпатий, дружбы, увлечений и привязанностей. Но, придерживаясь этой же точки зрения, мы не должны забывать о том, что будило в нас чувство романтической грусти, о восторгах, которые мы переживаем, встречаясь с великими людьми. Эти чувства особенно свойственны итальянцам, они никогда не угаснут в них.
4 и 5 августа 1921 года в газете “Дейли мэйл” была помещена статья отоларинголога Уильяма Ллойда, которому довелось лечить и Карузо. Внимательно наблюдая певца, он пришел к выводу, что его горло - явление исключительное, поистине золотое горло. Он нашел, что голосовые связки Карузо значительно длиннее, чем у других знаменитых певцов, которых ему приходилось наблюдать. Голосовые связки, которые обычно бывают около восемнадцати миллиметров длины, а в некоторых случаях - двадцати-двадцати одного миллиметра, у Карузо достигали двадцати трех с половиной миллиметров. Специалисты подсчитали, что вибрация его голоса равна пятистам шестидесяти колебаниям в секунду, чего не наблюдалось ни у одного другого певца, даже у Таманьо, считавшегося феноменальным явлением в вокальном искусстве XIX века. Такое число колебаний и сейчас кажется выходящим за пределы человеческих возможностей. Кроме того, Ллойд отметил, что расстояние от зубов до голосовых связок у Карузо на полтора сантиметра больше, чем у других знаменитых певцов.
Однако секрет этого голоса с металлическим оттенком, модулирующими возможностями, большим диапазоном, силой и насыщенностью звучания верхних нот объясняется необычайной формой эпиглоттиса (надгортанника) певца. Эпиглоттис Карузо - мощный у основания (как это обычно бывает у басов) и удивительно подвижный и тонкий в верхней части. Помимо того, у Карузо был поразительный дыхательный аппарат, который не только придавал его голосу значительную емкость, но и позволял ему делать фермато такой продолжительности, какая была ему нужна. Касаясь рояля грудью, Карузо одним вдохом мог сдвинуть его на несколько сантиметров.
В одном медицинском журнале, выходившем в Генуе, Биланчони, тогда преподаватель Римского университета, писал, что человеческий голос, рассматриваемый с фонетической точки зрения, - очень сложное явление; в образовании звука принимают участие гортань - с ее хрящевым аппаратом, трахеобронхолегочный аппарат - со всеми его составными частями, носоглотка и ротовая полость, являющиеся резонатором.
“В технике дыхания с Карузо мог соревноваться лишь Титта Руффо. Как у одного, так и у другого была чрезвычайно велика сила абдоминально- диафрагмального дыхания. Дыхание следовало с удивительной точностью и чуткостью за всеми движениями души, оно придавало теплоту, подчеркивало слово, вносило стремительный порыв, дрожало и плакало - в зависимости от воли певца”.
Красота и сила голоса Карузо привлекали внимание самых крупных отоларингологов, физиологов - словом, многих ученых. Франкенберген, Мушольд, Дж. Джанелли, Ф. Пурпура, занимаясь изучением голосовых связок Карузо, пришли к заключению, что они вибрировали в грудном регистре всей массой, а в головном регистре - только свободными краями. В образовании звука ученые придавали большое значение верхнему нёбу, они уделяли много внимания замечательному фальцету Карузо, который трудно объяснить с медицинской точки зрения.
И. К. Вагенман - немецкий ларинголог - занимался анатомической и физиологической структурой феноменального голоса Карузо. Он также говорит о резонаторах, отмечая, что умелое пользование ими целиком зависит от искусства певца. Следовательно, чтобы взять красивую низкую ноту, певец должен увеличить интенсивность дыхания и найти то нужное положение грудной клетки, при котором звук будет вибрировать с достаточной силой. Чтобы взять ноту mezzo voce (вполголоса), певец должен уменьшить интенсивность дыхания, а вместе с ним вибрацию грудной клетки. В то же время он должен вызвать в верхних частях резонаторного аппарата специальные компенсирующие вибрации в соответствии с подачей гласных.
Рассказывают, что, взяв как-то высокую ноту, Карузо разбил висевшую рядом люстру. Я думаю, что это один из многих анекдотов, сочинявшихся о Карузо. Однако верно то, что певец был чревовещателем и часто потешал этим своих друзей. Он мог извлечь то детский голосок, то голос старика, при этом он обращался сам к себе и отвечал, импровизируя веселые сценки. Обычно он делал это, чтобы развлечь детей.
Бывало, кто-нибудь из друзей в шутку задевал его. Тогда Карузо обрушивал на обидчика шквал звуков, проявляя при этом удивительную артистическую фантазию; весь вид его говорил, что делает он это не только ради забавы, но и для того, чтобы все поняли, что он высокочувствительный аппарат, наполненный звуками.
Американский отоларинголог Уильям Ллойд зафиксировал в голосе Карузо 560 вибраций в секунду. От такого числа колебаний могли лопнуть оконные стекла, не говоря уже о барабанных перепонках. Подумать только, какими были бы сегодня, при современных средствах записи, его пластинки и какой успех они имели бы на мировом рынке (особенно неаполитанские песни, исполнявшиеся им с глубокой страстью, грустью и тончайшим вкусом)!
Но феноменальные голосовые данные Карузо должны рассматриваться, разумеется, не только с точки зрения специалистов-ларингологов. Сам Биланчони забывает о всех своих научных умозаключениях, поддаваясь чувству энтузиазма. Многие отоларингологи превозносили лишь силу голоса Карузо. Действительно, она была предельной: от его голоса дрожали стены в театре. Но нас должны интересовать не только внешние качества тенора (хотя его голос был сказочно сильным). Одна сила голоса не свидетельствует еще о высоком искусстве певца. Величие Карузо, навсегда запечатленное в памяти людей, заключается в удивительной гармонии чувств и мыслей, которые он так мастерски умел донести до слушателей любой национальности и музыкальной культуры.
Бернард Шоу, несмотря на свою ирландскую холодность, сказал как-то о Карузо: “Когда искусство артиста заставляет зрителей подниматься, он - или бог, или дьявол”. И Джорджа Байрона Карузо околдовал бы теми же чарами, которые привели его к пышным берегам великолепной Эллады, а Верди, если бы он прожил еще несколько лет, конечно, отправился бы за тридевять земель послушать Карузо в “Риголетто”, “Трубадуре”, “Травиате”, “Силе судьбы”, “Аиде”, “Отелло”, “Фальстафе”. Его озарила бы счастливая улыбка радости и удовлетворения.