***
Около девяти часов утра в кабинете вспыхнул свет и в кабинет вошли четверо врачей во главе с худой высокой седоволосой женщиной. Мисс Эмброуз деловито кивнула своему помощнику, направляясь к установке управления капсулами.
– Подождите, – нахмурилась миссис Робертсон, склонившись над планшетом, – Нужно еще раз сверить показатели. Они… отличаются от вчерашних.
– Миссис Робертсон, не затягивайте процедуру, – поджала сухие губы мисс Эмброуз, – О состоянии Испытемых вы могли позаботиться в свое время. А от меня к десяти ждут отчет, что мои капсулы работают идеально.
– Но…, – миссис Робертсон преградила ей дорогу, – Тут что-то не так. Надо провести еще одно обследование. Как говорит мой коллега, мы должны быть в одной лодке – от этого зависят свойства материала!
– К счастью, вы не в моей лодке, – мисс Эмброуз строго прищурилась, отодвигая женщину удивительно сильной для ее возраста рукой, – Потому что я выкидываю из своей лодки тех, кто не гребет достаточно усердно. Вы свою работу уже сделали. А теперь отойдите и не мешайте делать мою. Что-то еще?
– Ничего, – выдавила натянутую улыбку миссис Робертсон, – Кстати, поздравляю вас с номинацией на Нобелевскую премию.
– Уверена, в следующем году номинируют кого-то из ваших, – сухо улыбнулась мисс Эмброуз, – Если будете вовремя следить за показателями. Запускайте.
Глава 15
Когда Лукреция Робертсон заходит в кабинет Корнелия, дверь в его комнату отдыха приоткрыта, и там горит свет. Лукреция медленно открывая ее:
– Корнелий…
Он стоит у бара. Просто стоит, будто не зная, зачем пришел, зачем стоит.
– Я устал, Лукреция, – его голос звучит глухо и тихо, как из-под земли, – Ты не можешь представить, как я устал.
Лукреция подходит ближе и замирает, глядя на напряженную спину Корнелия – сейчас она видит что он как натянутая тетива лука, который может выстрелить в любую секунду. Корнелий наконец выходит из оцепенения и наклоняется к бару, будто нехотя:
– Здесь что, нет коньяка?
Миссис Робертсон хочет отвлечь его, обнять и отвести подальше от бара. Но вместо этого только проверяет следом и качает головой:
– Остался только виски.
Он мрачно кивает, с трудом вытаскивая бутылку. Как будто она весит килограмм пятьдесят.
– Корнелий… Я буду сидеть здесь, пока ты не поговоришь со мной, – говорит она, опускаясь на диван.
– Ну и сиди.
Лукреция Робертсон смотрит, как неуверенные руки Корнелия подносят бокал ко рту, как коричневая жидкость дрожит за граненым стеклом и стремительно исчезает, и Корнелий спешит налить следующий бокал, едва успев осушить предыдущий. Она ждет подходящего момента, чтобы забрать из его рук бокал и обнять. Ждет, когда он наконец выплеснет те слова, которые безуспешно пытается утопить в коричневой жидкости на дне бокала.
– Лукреция… Сделай для меня кое-что.
– Да? – миссис Робертсон подается вперед с готовностью, – Все, что хочешь.
Корнелий, не глядя, пододвигает к ней бумаги:
– Она хотела другого. Но это меньшее, что я могу для нее сделать.
Лукреция с опаской берет в руки документ. Ее глаза расширяются, пока она несколько раз просматривает одни и те же строки, и затем она отбрасывает бумаги:
– Что? Корнелий, ты в своем уме?
***
Утренний Вашингтон был освещен солнцем. Слепящим, пронзающим здания, будто зеркальные окна специально усиливали его свет, чтобы сжечь все живое этими холодными зимними лучами.
Джастин провел несколько часов в полузабытьи, сжавшись за пустым мусорным баком на заброшенной стройке. Он не мог больше бежать, да и не знал, куда. Все его тело будто превратилось в оголенные провода, и несмотря на усталость, он был готов вскочить в любой момент – драться, бежать, сколько хватит сил. Он вслушивался в каждый шорох, в малейшее дуновение ветра. В какой-то момент ему стало казаться, что он чувствует кожей даже гудение проводов и гул металла мусорного контейнера, и едва различимый шелест мусора в нескольких метрах от него.
До недавнего времени Джастин даже не чувствовал холода. Тонкая рабочая одежда засохла под коркой грязи из канавы. Но теперь крупная дрожь пробирала его до костей, когда он наконец высунулся из своего убежища.