— Господин генерал, я тот стрелок, что доставил вам письмо. Если вы, господин генерал, не явите милость, не прикажете подать мне горячего вина, то я, господин генерал… Нет, речи он говорить не мастак. Ну, а если с поваром не столкуешься, в запасе есть еще коньяк лейтенанта.
— Господин лейтенант, — позвал он, но ветер отнес его голос в сторону. — Господин лейтенант! — Андреис повернул голову. Теперь он дышал чуть прерывисто. — Господин лейтенант, может, хлебнем немного коньяку?
— Когда закончится подъем, — ответил лейтенант.
— А не то замерзнем!
— Будь это вино, я бы дал. А коньяк нельзя, коньяк ударяет в ноги.
Не скажешь, чтоб лейтенант совсем уж был неправ. На пустой желудок все эти заграничные напитки могут сыграть с тобой скверную шутку.
— Давайте, — сказал Да Рин, блеснув зубами редчайшей белизны, — только по глотку.
— Сказал тебе, когда кончится подъем, — повторил лейтенант, отвернувшись, и зашагал дальше.
«Да, видать, решительный человек», — подумал опять Да Рин. Он шел след в след за лейтенантом, не отставал от него ни на шаг, шел, куда его вели. Он был полон доверия к офицеру.
«Хороший парень, — подумал лейтенант Андреис. — Я рад, что встретил его». Андреис был доволен тем, как сумел обойтись с солдатом; сначала держал себя властно, потом человечно, однако без излишней фамильярности. Ночью на вершине огромной и незнакомой горы случай свел двух одиноких людей! Может, вместо «случай» лучше сказать «судьба». Судьба послала ему стрелка Да Рина, с приказом в кармане, приказом, который должен быть доставлен в штаб, — и это стало стимулом для неуклонного движения вперед. Впрочем, если вдуматься хорошенько, ради одного этого не стоило тревожить судьбу. Нужно еще что-то. Но что? Непредвиденные приключения? Смелые подвиги? Пока одно лишь ясно: не будь этого солдата, повернул бы он кругом и — марш в долину. Ведь и на самом деле начиналась метель, сухой и плотный снег стлался поземкой, снег цеплялся за каждый выступ, за ветки кустов, за острые края скал, заполнял борозды, ямки на тропе, а новые порывы ветра уносили снежинки, раскидывая их во все стороны. Ветер дул с особым посвистом на одной и той же протяжной ноте, как бы переходившей постепенно во всхлипывание, которое продолжалось, пока ветер, набрав полную силу, не начинал завывать, чтобы потом внезапно стихнуть. Поле зрения ограничивалось несколькими метрами белесого вздрагивающего пространства.
Андреис вдруг обнаружил, что уже некоторое время шагает по ровной, поросшей травой почве. Теперь он вспомнил, что, если на гору смотреть из долины, можно было различить отроги гор, между которыми пролегала довольно глубокая ложбина. Теперь он был уверен, что вышел именно сюда. Здесь растет трава — значит, началась зона альпийских лугов. А всюду, где начинаются альпийские луга, должны быть хижины пастухов. И вот после каждого шага он ждал, не покажется ли огонек в освещенном квадрате окошка, прорубленного в черной стене. Он напрягал зрение в тревожном ожидании того, что хижина вот-вот непременно должна показаться.
Теперь он представил себе, как прибудет в штаб. Старший адъютант доложит генералу (генерал отдыхает в полутемном углу комнаты; в центре, на столе, заваленном картами, горит большая керосиновая лампа, в углу камин, в котором пылают огромные поленья).
— Господин генерал, прибыл новый офицер, — Весь белый от снега, не сняв даже ранца с плеч, он вытянется перед генералом.