«Пусть отстанут, — подумал Андреис, — греки откроют по ним огонь, а мы тем временем будем уже далеко».
Но вот из-за хребта раздались четыре выстрела. Снова начался обстрел. Прошло несколько бесконечных мгновений, и все четыре мины разорвались чуть левее от отделения пулеметчиков.
В ту же минуту воздух прорезал свист пуль. Греческие стрелки бросились в атаку. Одна группа стреляла другая продвигалась вперед. Совершив бросок, солдаты из первой группы падали наземь и открывали огонь, тем временем солдаты второй группы, поднявшись на ноги, в свою очередь совершали перебежку. Это было начало конца. Сержант отделения пулеметчиков повалился в снег без стона, даже не взмахнув рукой. Вокруг него сгрудились те, кто нес боеприпасы. Те трое, что несли пулемет, остановились растерянно метрах в тридцати. В образовавшемся между двумя группами пространстве разорвались еще четыре мины. Один из солдат, несших пулемет, обхватил голову руками, упал на колени, вздрогнул, и затем кровь струей хлынула из горла, и он опрокинулся в снег. Двое других подняли пулемет и по снежной целине пытались добраться до выступа, за которым можно было бы его установить. Проваливаясь по колено в снегу, прошли они всего несколько метров — им стало не под силу нести пулемет, они громко начали звать на помощь товарищей, стоявших возле раненого сержанта. А те колебались, не зная, какой из двух равно неотложных обязанностей подчиниться — переносить раненого сержанта или идти на помощь тем, кто остался у пулемета. Сомнения привели к тому, что они не делали ни того, ни другого, а только суетились, то кидаясь наземь, когда огонь становился сильней, то подымаясь и возбужденно споря, причем каждый приказывал другому, словно именно он и был командиром, и все говорили одно — нужно торопиться, нужно идти. Те двое, что застряли с пулеметом в глубоком снегу, ругались, проклиная их медлительность. А греки, рассыпавшись веером по плоскогорью, наступали, выдвигая вперед фланги и угрожая окружением всем итальянцам, которые еще оставались на плоскогорье.
Да Рин сказал:
— Если они сейчас же не установят пулемет…
До этого он с места не сходил, разве что кидался на землю при каждом разрыве мины и ружейном залпе, а теперь вскочил на ноги.
Андреис почувствовал нечто подобное укусу в живот; нечто сладковатое и противное, похожее на кровь, подымалось к горлу. Это был страх. Страх, подозрение, тревога, злоба. Да Рин приволок его сюда, в самое пекло, и теперь хочет предать и бросить. Подлец! Подлец! Он собрал все свои силы, веря, что стоит ему подняться на ноги — и он сумеет заставить солдата слушаться его. Но ему едва удалось чуть-чуть приподняться. Откинувшись назад, он ухватил солдата за лодыжку. Но тот высвободил ногу решительным движением. За спиной у них, совсем рядом, появилось десять-двенадцать греческих солдат, вышедших из ложбины, которая находилась в двухстах-трехстах метрах. Они продвигались без стрельбы, упираясь в снег коленями и локтями. Да Рин смотрел на них и смотрел на тех двух, что остались у пулемета. Те тоже увидели его. Теперь они пытались повернуть пулемет, чтобы отразить эту новую и самую страшную угрозу, но при каждом движении лишь больше увязали в снегу.
Я должен идти, — сказал Да Рин.
Тогда Андреис нашел в себе силы, чтобы заговорить. Он-хриплым голосом прокричал:
— Нет, нет! Ты не можешь меня вставить!
— Им не справиться, — отвечал Да Рин. — Я должен идти. — На мгновение он повернул голову к лейтенанту. Лицо у него было мрачное, серое, и столько тоски было в нем! Теперь он походил на отца того молодого и сильного человека, который еще совсем недавно глядел на Андреиса, то улыбаясь и подбадривая его, то жестоко и зло. Но вот он покачал головой и, не оборачиваясь, зашагал по снегу к тем двум, что стояли у пулемета.
— Не думай обо мне! — прокричал ему вслед Андреис. Ему удалось приподняться в этой последней попытке возмущения. — Назад! Спасайся! Я приказываю… — Но звук его голоса потонул в оглушающем взрыве. Воздушная волна опрокинула лейтенанта и отбросила назад с такой силой, словно на него обвалилась стена. После ослепительной вспышки, которая предшествовала взрыву, на глаза Андреиса снова опустилась черная пелена…