Выступление Нариманова было понято Энвером так, что не только в Москве, но и в Азербайджане одобрительно оценивают его деятельность. Конгресс вообще стал для Энвера трибуной выражения его идей, пропаганды перед широкой аудиторией своих антиимпериалистических взглядов. А на заседании 7 сентября, в последний день конгресса, Зиновьев заявил, что на нем присутствуют два хорошо известных политических деятеля, хотя и не являющиеся делегатами; они представили в президиум свои декларации, которые будут зачитаны и опубликованы. Первое передано Энвер-пашой, второе — представителем анатолийского турецкого народного правительства Ибрагимом Тали. В декларации Энвера, начинавшейся с обращения «Товарищи!», выражалась благодарность за приглашение на конгресс от имени всех борцов против империализма. Тут же Энвер оправдывал политику старого стамбульского правительства, у которого «отсутствовали завоевательные планы», а в войну Османская империя вступила якобы лишь с целью защиты своей независимости. Он отрицал также наличие каких-либо недобрых намерений относительно Азербайджана. Далее, в заслугу своего прежнего правительства он поставил участие в войне против царской России, поскольку это, ослабляя ее, способствовало приходу большевиков к власти. Себя он назвал «искренним и настоящим союзником Третьего Интернационала», ибо «наши принципы сходны с принципами Третьего Иинтернационала». Наконец, он выразил надежду, что конгресс придаст новую силу освободительной борьбе в Турции и что эта борьба должна закончиться успехом. В заключение Энвер представил себя как посланника союза революционных организаций Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Аравии и Индии, которые готовы «использовать все революционные средства… чтобы сломать зубы хищному империализму».
Его декларация не встретила, однако, единодушной поддержки участников конгресса. Лидер турецких коммунистов М. Субхи (он возглавлял образованную в Советской России из военнопленных турок еще одну Коммунистическую партию Турции) резко выступил против Энвера, заявив, что тот вовсе не революционер, а лицо, сотрудничавшее с германским империализмом. Пока зачитывалась декларация Энвера, коммунисты выкрикивали: «Ему место не на конгрессе, а… на скамье подсудимых». Иную оценку Энверу дал Зиновьев, взявший его под защиту и представивший его как деятеля, верного принципам Коминтерна. Затем зачитали заявление представителя анкарского правительства Тали, отличавшееся спокойной тональностью. В нем говорилось о результатах мировой войны, в которую Турция была втянута международным империализмом, приведшей ее к истощению. В этих трудных условиях турецкий крестьянин взялся за оружие, чтобы защитить свою страну от иностранного порабощения. Его внутренние враги — лакеи и аватюристы, паразитирующие чиновники и бюрократы. Касаясь Советской России, Тали заявлял, что «анатолийские революционеры направили свои взоры на Солнце, порожденное красной революцией». Искренность анкарского правительства проявилась в посылке делегации в Москву, и оно искренне примет руку помощи, протянутую ему Советской Россией.
Президиум конгресса предложил на утверждение резолюцию, в которой упоминалось лишь о заявлении Энвера, но не о заявлении представителя анкарского правительства. То есть руководство Коминтерна показывало, что действительным представителем борющейся Турции оно признает Энвера. Вдохновленный Энвер выехал в Берлин, чтобы вместе с Талаатом определить конкретные меры по возвращению иттихадистов в Турцию. Из Берлина Энвер пишет в Москву Халилю с поручением добиться письменного разрешения Троцкого и Чичерина на формирование двух кавалерийских дивизий из представителей мусульманских народов Средней Азии, Поволжья и Закавказья и с передачей их под его командование для направления в Анатолию ради отражения наступления греческих войск. Энвер направил также в Анкару свою агентуру для установления контактов с его сторонниками в меджлисе и вне него. Но все они были арестованы кемалистами.