- Ну уж нет! - покачал головой капрал. - Слышали мы, как недели три тому назад вас судили два дня кряду, и знаем, чем это кончилось. Мы не можем честь своей роты и ее командира вверить судейским слюнтяям. Мы сами за нее постоим. А для этого нам нужно имя борзописца, который накатал заметку. Вы нам его сообщите, сударь, в противном случае мы больше не станем сдерживать своих людей, и дело может кончиться плохо.
Открылась дверь, и вошла Женни. Не обращая никакого внимания на унтер-офицеров, она спросила:
- Карл, ты не забыл, что тебя ждет господин Энгельс?
Маркс, собравшийся было уже что-то ответить на брошенную ему угрозу, встал из-за стола и, сказав "Я сейчас", вышел вместе с женой.
Унтер-офицеры оторопело переглянулись.
- Ты слышал, что она сказала? - полушепотом спросил Блох. - Его ждет господин Энгельс! Уж это не полковник ли Энгельс, второй комендант города?
- Тут все возможно, господин капрал, - тоже полушепотом ответил Эбнер. - Но, если мне память не изменяет, у них в газете есть какой-то свой Энгельс, его, кажется, тоже судили вместе с Марксом.
- Судили, но оправдали! Ох и влипнуть мы с тобой можем, дружок, а заодно с нами и ротный... Черт дернул нас назвать свои имена!
- Может быть, улизнем, пока он не вернулся? - робко предложил сержант.
- А как же имя автора заметки? - нерешительно промямлил капрал, хотя мысль сержанта показалась ему весьма соблазнительной...
Когда Маркс вошел в комнату, где сидел Энгельс, тот встретил его нетерпеливым восклицанием:
- Ты долго еще намерен с ними возиться? Гони их в шею! Иначе я, гвардии бомбардир, сделаю это сам. Нам надо обсудить передовую статью воскресного номера, а ты тратишь время на этих ослов!
Маркс кратко рассказал, о чем у него идет речь с унтер-офицерами, и, пообещав скоро разделаться с ними, уже направился к двери, как вдруг Энгельс остановил его:
- Карл, возьми вот эту штуку!
Маркс оглянулся и увидел, что Энгельс протягивает ему пистолет.
- Зачем?
- Возьми, возьми. Он, правда, незаряжен, но все равно. И сунь его в карман вот так, чтобы рукоятка торчала и была хорошо видна.
Маркс засмеялся, но все-таки позволил другу сунуть пистолет в карман своего сюртука именно так, как он хотел, и пошел опять к своим визитерам. Он стремительно пересек комнату, подошел к своему креслу, но не сел, принимая в расчет, что иначе унтер-офицеры не увидят то, что у него в кармане. Они заметили сразу. Капрал весь напрягся и побледнел, а сержант словно прилип взглядом к пистолету.
- Итак, господа, - Маркс скрестил руки на груди и смотрел сверху вниз на сидящих унтер-офицеров, - пора кончать нашу затянувшуюся беседу. Тем более что вы перешли к угрозам, к запугиванию и тем самым сделали продолжение разговора совершенно бесперспективным. Этим способом от меня еще никто ничего не добивался. Если вы приведете сюда всю свою восьмую роту или даже весь шестнадцатый полк, то и тогда я не назову вам имени автора заметки о капитане Уттенхофене.
Маркс разжал руки, завел их за спину, вышел из-за стола и, продолжая говорить, принялся расхаживать мимо неподвижно сидящих унтер-офицеров. Когда он шел справа налево, то пистолет, торчавший из правого кармана, едва не бил рукояткой по носу оцепеневших парламентеров восьмой роты.
- Не скрою от вас, - жестко говорил Маркс, - что о вашем неожиданном и странном визите во всех подробностях будет известно коменданту города полковнику Энгельсу.
При этих словах оба унтер-офицера в страхе подумали: "Будет? А не известно ли уже сейчас?"
- Я думаю, - неумолимым тоном продолжал Маркс, - господину коменданту будет интересно и полезно узнать, как далеко зашло падение дисциплины, как извратилось понимание законного порядка среди войск гарнизона, где роты, подобно шайкам разбойников... - Маркс остановился перед унтер-офицерами и резко сунул руки в карманы сюртука. Капрал и сержант прижались к спинкам своих стульев, готовые, казалось, принять заслуженную позорную смерть от руки этого ужасного человека, - подобно шайкам разбойников, подсылают своих людей к неугодным им гражданам, чтобы посредством угроз вынудить у них то или другое признание!
Маркс снова зашагал, продолжая говорить:
- Я обращу особое внимание коменданта на вашу непонятную мне фразу: "Мы больше не можем сдерживать своих людей". Я попрошу господина полковника произвести расследование всего этого происшествия и разъяснить мне ваше странное требование. Мне придется предупредить коменданта, что в случае отказа в моей просьбе я прибегну к гласности. Все. Не смею дольше задерживать вас.
Маркс подошел к двери, толчком распахнул ее. Унтер-офицеры встали и, опасливо поглядывая на правый карман хозяина, попятились к выходу.
- Живее, господа, живее! - вдруг раздался из коридора веселый голос Энгельса. Унтер-офицеры заторопились, совсем смешались и стремглав вылетели на улицу.
Энгельс, смеясь, вошел в комнату и стал у окна. Когда унтер-офицеры шествовали мимо окна, он открыл форточку и рявкнул над их головами:
- Наш пламенный привет восьмой роте!
Маркс засмеялся, а унтер-офицеры едва не сорвались бежать.
Энгельс, стоя у окна, наблюдал за унтер-офицерами, пока они не исчезли за поворотом. А Маркс сидел за столом и быстро писал:
"Кёльн, 3 марта 1849 г.
Г-ну полковнику и второму коменданту Энгельсу
Милостивый государь!.."
Письмо получилось небольшим. В энергичном топе Маркс доводил до сведения коменданта все, что и обещал унтер-офицерам.
Через час, уходя домой, Энгельс взял письмо и занес его на почту.
Второй комендант Кёльна, как, впрочем, и первый, прекрасно знал, что с доктором Марксом и его газетой шутки плохи. Поэтому он ответил на письмо тотчас. В любезных выражениях полковник сообщал, что первоначальное расследование уже произведено, что, если доктор Маркс настаивает, оно будет продолжено и виновные понесут заслуженное наказание. Но из письма было видно и то, что унтер-офицеры, стремясь воспользоваться отсутствием свидетелей при их встрече с Марксом, многое отрицали и даже кое-что наврали своему начальству.
Пятого марта Маркс опять сел за стол, чтобы написать ответ коменданту. Начал он так:
"Милостивый государь!
Уверенный в том, что королевско-прусские унтер-офицеры не станут отрицать слов, сказанных ими без свидетелей, я не привлек никаких свидетелей к упомянутой беседе, хотя случайно как раз в это время в моей квартире находился один из редакторов "Новой Рейнской газеты".
Маркс не назвал своего друга по имени, он решил, что это было бы комично - в письме к Энгельсу-коменданту ссылаться на Энгельса-революционера. Потом он вообще вычеркнул упоминание об "одном из редакторов" и продолжал:
"Что касается моего мнимого заявления, будто "суды ничего не могут поделать со мной, в чем не так давно можно было убедиться", то даже мои политические противники согласятся, что если бы у меня и возникла такая глупая мысль, то я бы не высказал ее третьим лицам. И затем, ведь я им разъяснил, - разве господа унтер-офицеры сами не признают этого, - что напечатанное под чертой меня совершенно не касается, что я вообще отвечаю лишь за ту часть газеты, которую подписываю? Стало быть, не было даже повода говорить о моем положении по отношению к судам".
Тут в комнату вошел Энгельс. Взглянув на обращение, которым начиналось письмо, он воскликнул:
- О, да ты опять за своим любимым занятием - писанием писем полковнику Энгельсу! Уж не думаешь ли ты обратить его в нашу веру или, в крайпем случае, завербовать в число акционеров "Новой Рейнской газеты"?
- Нет, Фридрих, - смеясь, ответил Маркс, - в нашу веру он не перейдет, акционером не станет, но то, что господин комендант внимательнейший читатель нашей газеты, это несомненно. А теперь, когда я пригрозил ему возможной оглаской визита ко мне двух его унтер-офицеров, он может стать и подписчиком газеты, чтобы читать ее тотчас, как она выходит.
- Так не поздравить ли нам друг друга с новым подписчиком?