Они очень мало разговаривали. Им казалось, что они влюблены друг в друга, но это было неважно. Ефремова была одной из четырнадцати женщин – участниц программы Космического Десанта. До этого она проходила подготовку в качестве пилота войск ПВО, летая на учебных бомбардировщиках Ту-22М и на старых истребителях СУ. Мирский пришел в армию после окончания аэрокосмического инженерного училища. Ему повезло: вместо того чтобы быть призванным в армию в восемнадцатилетнем возрасте, он стал стипендиантом программы Новой Реиндустриализации.
В училище он получил отличную характеристику, в которой особо отмечались успехи в общественно-политических науках и организаторские способности, и немедленно был назначен на нелегкую должность замполита эскадрильи истребителей в Восточной Германии, но затем его перевели в силы космической обороны, созданные лишь четыре года назад. До перевода он никогда не слышал о них, но такое везение… Ему всегда хотелось быть космонавтом.
Отец Ефремовой был высокопоставленным московским чиновником. Безопасная, с его точки зрения, программа военной подготовки была предпочтительнее общества пользовавшихся дурной славой молодых московских хулиганов. Девушка оказалась очень способной; ее ожидало большое будущее, хотя и не такое, о каком мечтал ее отец.
Они принадлежали к разным кругам, и шансы их случайной встречи были крайне малы. Тем не менее, встреча состоялась.
– Смотри, – сказала Ефремова. – Сегодня он отчетливо виден.
– Да? – Майор сразу же понял, о чем речь.
– Вон там.
Она склонила голову к его плечу и показала на летнее голубое закатное небо, на крохотную светящуюся точку рядом с полной луной.
– Они доберутся туда раньше нас, – с грустью сказала Ефремова. – Впрочем, как всегда.
– Ты пессимистка.
– Интересно, как они его называют, – продолжала она. – Как назовут его, когда долетят туда.
– Наверняка не «Картошкой»! – усмехнулся Мирский.
– Нет, – согласилась Ефремова.
– Когда-нибудь… – начал он, прищурившись, чтобы лучше разглядеть объект.
– Когда-нибудь… что?
– Наверное, придет время, когда мы отнимем его у них.
– Мечтатель, – улыбнулась Ефремова.
На следующей неделе на окраине аэродрома взорвалась барокамера, рассчитанная на двух человек. Ефремова испытывала в ней новый образец скафандра. Она погибла мгновенно. Сначала возникли некоторые опасения по поводу политических последствий этого несчастного случая, но, как оказалось, ее отец повел себя благоразумно. Лучше иметь в семье мученика науки, чем хулигана.
Мирский взял внеочередное увольнение на сутки и провел все это время один в московском парке с тайком привезенной из Югославии бутылкой брэнди, которую он даже не открыл.
Через год майор закончил подготовку и получил повышение. Он уехал из Подлипок и провел две недели в Звездном городке, где посетил музей Юрия Гагарина, ставший теперь чем-то вроде святилища для космонавтов. Оттуда он вылетел на секретный объект в Монголии, а затем… на Луну.
Все это время он не забывал о Картошке. Он знал, что когда-нибудь отправится туда, и притом отнюдь не в качестве советского представителя по программе обмена МКСОК.
Иначе это было бы недостойно его народа.
Патриция Луиза Васкес открыла дверцу машины, отстегивая ремень безопасности. Она торопилась домой на праздник. Психологическое тестирование в Ванденберге в течение последних нескольких дней полностью вымотало ее.
– Подожди, – сказал Пол Лопес. Он положил руку ей на плечо и уставился на приборную доску. Из стереомагнитофона неслась мелодия «Четыре времени года» Вивальди. – Твои старики вряд ли будут рады, если узнают…
– Не беспокойся, – ответила Патриция, откидывая назад прядь темно-коричневых, почти черных, волос. Нижняя часть ее круглого лица была освещена оранжевым светом уличного фонаря, и светло-оливковая кожа казалась розовой. Она изучающе разглядывала Пола, заплетая волосы в две косы. Ее глаза напомнили ему взгляд кошки за мгновение до прыжка.
– Им это понравится, – заметила она, кладя руку на плечо Пола и поглаживая его по щеке. – Ты мой первый приятель – не англосакс.
– Я имею в виду, что мы живем вместе.
– То, чего они не знают, им не может повредить.
– Я как-то неловко себя чувствую. Ты все время говорила, что у тебя старомодные родители.
– Я просто хотела познакомить тебя с ними и показать тебе свой дом.
– Я тоже этого хочу.
– Послушай, на фоне сегодняшних новостей, никого не будет волновать моя девственность. Если мама спросит, насколько серьезны наши отношения, я позволя тебе ответить.
– Великолепно!
Пол скорчил гримасу.
Патриция поднесла его руку ко рту и издала губами неприличный звук, затем открыла дверцу.
– Подожди.
– Что еще?
– Я не… Я имею в виду, ты знаешь, что я люблю тебя.
– Пол…
– Я только…
– Заходи в дом, познакомься с моей семьей. Успокойся. И не надо волноваться.
Они заперли машину и открыли багажник, доставая продукты. Патриция с коробкой в руках направилась по дорожке к дому; в холодном вечернем воздухе из ее рта вырывались клубы пара. Она вытерла ноги о коврик у порога, широко распахнула дверь, придержала ее локтем и крикнула:
– Мама! Это я. И я привела с Пола.
Рита Васкес взяла у дочери коробку и поставила ее на кухонный стол. В свои сорок пять лет она была лишь чуть полновата, но ее одежда явно не соответствовала моде даже с точки зрения равнодушной к таким вещам Патриции.
– Что это, гуманитарная помощь? – спросила Рита, протягивая руки и обнимая дочь.
– Мама, где ты откопала костюм из синтетики? Я не видела таких уже много лет.
– Я нашла его в гараже, в чемодане. Твой отец подарил мне его еще до твоего рождения. Так где Пол?
– Он тоже несет коробки. – Патриция сняла пальто и вдохнула запах тамалес, дымящихся на кукурузных листьях, копченого окорока и сладкого картофельного пирога. – Пахнет, как дома, – заявила она, и мать засияла от радости.
В гостиной стояла алюминиевая елка с еще голыми ветвями – украшение елки в канун Рождества было фамильной традицией, – и ярко горел огонь в газовом камине. Патриция улыбнулась, глядя на знакомые барельефы под карнизом, в виде виноградных гроздьев, и тяжелые деревянные балки под потолком. Здесь она родилась, и куда бы она ни уезжала – неважно, насколько далеко, – это был ее дом.
– Где Джулия и Роберт?
– Роберт сейчас служит в Омахе, – ответила Рита из кухни. – В этом году он не смог приехать.
– О, – разочарованно сказала Патриция, возвращаясь в кухню. – А где папа?
– Смотрит телевизор.
В кухню вошел тяжело нагруженный Пол. Патриция взяла у него одну из коробок и поставила ее на пол рядом с холодильником.
– Мы ожидали встретить здесь целую армию, так что привезли кучу продуктов, – сказала она.
Рита взглянула на содержимое коробок и кивнула.
– Съедим. К нам придут наши соседи, мистер и миссис Ортис, и кузен Энрике со своей новой женой. Значит, это Пол?
– Угу.
Рита крепко обняла Лопеса, с трудом обхватив его спину. Потом взяла обе его руки в свои и отступила на шаг, разглядывая молодого человека. Высокий, стройный, с темными волосами и светлой кожей, Пол выглядел еще более англосаксом, чем другие. Тем не менее, разговаривая с ним, Рита улыбалась. Пол умел держаться с достоинством.
Патриция прошла через холл и прошла в небольшой кабинет, где перед телевизором сидел ее отец. В семье никогда не водились большие деньги, и телевизор у них был двадцатипятилетней давности. На экране во время стереопередач постоянно появлялись радужные помехи.
– Папа! – тихо позвала Патриция, останавливаясь в полутьме позади него.
– Патти!
Из-за высокой спинки кресла показалось лицо Рамона Васкеса с широкой улыбкой под пепельно-серыми усами. Он был частично парализован после инсульта, случившегося три года назад. Патриция присела на диван рядом с отцом.