Упомянутый выше отзыв архиепископа Димитрия (Самбикина), как уже указано, был составлен профессором И. С. Бердниковым[384], который затем предложил его вниманию II отдела Предсоборного присутствия в качестве своего доклада, послужившего основой для дискуссий в отделе. В частности, чтению и обсуждению частей доклада, касающихся «определения пространства епископских полномочий»[385] и «канонических пределов власти епископа»[386] были посвящены два заседания отдела[387].
Большинством в десять голосов против трех было принято предложение перенести в ведение епархиального архиерея вопрос об открытии и закрытии сверхштатных приходов[388]. При этом меньшинство возражало не с принципиальной точки зрения, но выдвигало практические соображения: к примеру, что при открытии сверхштатных приходов без решения Синода служащее на таком приходе духовенство может позднее остаться без пенсии, выплачиваемой из Государственного казначейства. Впрочем, и аргументация большинства строилась на практических соображениях (отнесение таких решений в Синод замедляет дело). Открытие общин и учреждение монастырей были отнесены в ведение архиерея девятью голосами против четырех[389]. Положительно и без особых прений были решены в отделе вопросы о перенесении в ведение епархиального архиерея решений о назначении настоятелей (настоятельниц) в монастыри и возведении их в сан игумена (игумений) и архимандрита; о предоставлении клирикам отпусков длительностью до двух месяцев; о награждении духовных лиц церковными наградами; о снятии и лишении сана или монашества. Предполагалось также освободить архиереев от обязанности немедленного донесения в Синод о замеченных в среде духовенства или мирян действиях, направленных против чистоты Православной веры, о «суеверных действиях или разглашениях, производящих на народ заметное впечатление», о случаях совращения в раскол, о «несчастном случае сгорения церкви» и других событий, сведения о которых могли без особого неудобства вноситься в годичный отчет[390].
Принципиально вопрос о полномочиях епископа поставил лишь Н. С. Суворов при обсуждении темы об отлучении от Церкви:
Важно было бы вообще выяснить право центральной власти отлучать помимо местного архиерея. Отлучение должно исходить от местного архиерея и по его инициативе, с ведома центральной власти, а не наоборот <…> как это было определено в Духовном Регламенте[391].
В остальном же рассуждения о распределении прерогатив между архиереем и Синодом носили практический характер. Обсуждали, насколько тот или иной вопрос будет эффективнее решаться той или другой инстанцией. В общее собрание Предсоборного присутствия эта тема не выносилась.
Вопрос об отношении секретаря консистории к епархиальному архиерею обсуждался и во II отделе Присутствия[392] и в самом Присутствии[393]. Открывая прения в отделе по этому вопросу, И. С. Бердников подчеркнул, что его «едва ли можно рассматривать без связи с вопросом об обер-прокуроре Святейшего Синода», поскольку, как заметил профессор юридического факультета Новороссийского университета А. И. Алмазов[394], «секретарь в консистории в известной мере исполняет те же функции, что обер-прокурор в Синоде»[395]. Независимость секретаря от архиерея, продолжил эту мысль профессор Харьковского университета по кафедре церковного права М. А. Остроумов[396], фактически приводит к независимости канцелярии, в которой делается все «существенное». Само совмещение должностей начальника канцелярии и блюстителя закона противоречиво, заметил он, поскольку предполагает надзор за самим собой[397]. О том, что секретарь также наблюдает за архиереями, «например, за отъездами преосвященных из пределов епархий, а также для обозрения епархий и т. п., о чем и доносится обер-прокурору»[398], напомнил членам отдела его председатель преосвященный Никандр (Молчанов). Эта тематика была затем развита другими ораторами, которые показали, что, поскольку секретарь зависит от обер-прокурора, а последний является представителем государственной власти, то секретарь – «представитель государственного надзора в делах епархиального управления»[399]. Такое положение не должно иметь место: если государству нужен надзор, то пусть оно создает такую должность, от несения которой должен быть освобожден секретарь. Чрезмерное влияние секретаря также связано с его исключительной компетентностью в вопросах законодательства и делопроизводства, которой не имеют члены консистории. Было указано, что необходимо поставить секретаря в правильные отношения исполнителя, подчиненного присутствию консистории и епархиальному архиерею[400]. При итоговом голосовании «большинство членов высказалось за назначение секретаря властью архиерея», при одном голосе в меньшинстве. При этом была принята поправка Н. С. Суворова и А. И. Алмазова о предварительном сношении архиерея с центральной властью[401], мотивированная необходимостью в юридической подготовке секретаря при канцелярии Синода[402]. Профессор Санкт-Петербургской духовной академии Н. Н. Глубоковский, выступавший за подчинение секретаря епископу[403], высказался, тем не менее, за его назначение центральной властью[404]. При голосовании этого же вопроса в Присутствии Н. Н. Глубоковский подал в объяснение своей точки зрения особое мнение[405]. При всех недостатках нынешних секретарей, писал Глубоковский, они являются людьми, во-первых, специально подготовленными и подобранными к данной должности, во-вторых, с принципиально широким кругозором. Это обуславливается тем, что при Синоде образовалась «своего рода «секретарская академия»»[406], где к должности секретаря готовились выпускники академий – кандидаты богословия. При назначении местной властью, полагал Глубоковский, в секретари пойдут люди случайные, подготовленные, вероятно, в той же консистории, то есть с ограниченным кругозором. Основной же недостаток секретарей – их независимость от архиерея и зависимость от обер-прокурора. В исправление этого достаточно было бы установить, чтобы секретари увольнялись и перемещались Синодом по представлению епархиальных архиереев.
390
См.:
394
Алмазов Александр Иванович (1859–1920), окончил Тамбовскую дух. семинарию (1880) и, со степенью канд. богословия, КазДА (1884); защитил магистерскую диссертацию на тему «История чинопоследований Крещения и Миропомазания» (1885); преподаватель литургики и гомилетики в Симбирской дух. семинарии (1885–1886); пом. инспектора КазДА (1886–1887); профессор Новороссийского университета по кафедре канонического права, затем декан ф-та, проректор университета (1886–1912); член Предсоборного присутствия (1906); проф. церк. права Моск. университета (1912–1920); преподавал в МДА (1913–1920). По материалам:
396
Остроумов Михаил Андреевич (1847–1920), окончил Тамбовскую дух. семинарию (1869), учился в Санкт-Петербургском университете (1869–1870), окончил МДА (1870–1874), преподавал в Тамбовской и Вифанской дух. семинариях (1874–1881); уйдя в отставку по семейным обстоятельствам, переехал в Тамбовскую губернию и поступил на государственную службу (1881); и.д. доцента МДА (1884); магистр богословия (1887); проф. церк. права Харьковского университета (с 1887); защитил в МДА диссертацию на степень д-ра церковного права (1894); член Предсоборного присутствия (1906), Предсоборного совещания (с 1912), Всероссийского церковного собора (1917–1918). По материалам: