– Как скажете, господин Диллон. – Она осталась, и наблюдала, как Фахи закончил укреплять самодельную бомбу и вернулся к верстаку.
– Я думала, господин Диллон, об этом месте во Франции, о Сен-Дени.
– Что же?
– Вы улетите прямо туда?
– Да.
– А что станет с нами? – спросила она осторожно.
– Она права, Син. – Фахи вытер руки.
– С вами будет все в порядке, с вами обоими, – успокоил их Диллон. – Это дело чистое, Данни, самое чистое из всех, которые я планировал. Никаких выходов ни на вас, пи на это место. Если завтра все сработает, а так и будет, то к половине двенадцатого мы будем уже здесь, далеко от Даунинг-стрит, и па этом все закончится.
– Ну, если ты так говоришь… – буркнул Фахи.
– Да, я уверен, Данни. А если ты беспокоишься о деньгах, то не стоит. Вы получите свою долю. Человек, на которого я работаю, может устроить выплату денег в любом месте. Вы можете получить их здесь, если хотите, или в Европе, это даже лучше.
– Конечно. Ну а деньги, они никогда не значили для меня слишком много, Син. Ты знаешь это. Я просто хочу знать, что будет, если что-то вдруг пойдет не так, есть ли такая вероятность. – Фахи пожал плечами. – Анжела, я о ней беспокоюсь.
– Не беспокойся. Если бы был хоть малейший риск, то я первый предложил бы вам лететь со мной. Но его нет. – Диллон обнял девушку. – Ты волнуешься, да?
– Меня просто выворачивает от предчувствия чего-то ужасного, господин Диллон.
– Иди спать. – Он подтолкнул ее к двери. – Мы выезжаем в восемь.
– Я не сомкну глаз.
– Попытайся. А теперь иди. Это приказ. – Анжела неохотно ушла. Диллон закурил сигарету и обернулся к Фахи: – Нужно чем-нибудь помочь?
– Нет, через полчаса все будет готово. Иди и ложись, Син. А я чувствую себя так же скверно, как и Анжела. Думаю, что уснуть не смогу… Между прочим, я отыскал для тебя старый кожаный костюм мотоциклиста, – добавил Фахи. – Он там, на «БСА».
На мотоцикле лежали куртка, кожаные штаны и высокие ботинки. Они явно долго были в употреблении, и Диллон улыбнулся:
– Напоминают о моей юности. Пойду примерю их. Фахи оставил работу и потер глаза: он явно устал.
– Послушай, Син. Это обязательно делать завтра?
– У тебя какие-то трудности?
– Я говорил тебе, что хотел бы приварить оперение к кислородным цилиндрам, чтобы придать им большую устойчивость в полете. У меня на это не остается времени. – Фахи бросил гаечный ключ на верстак. – Мы слишком торопимся, Син.
– Винить за это надо не меня, Данни, а Мартина Броснана и его друзей. Они дышат мне в затылок. Почти взяли меня в Белфасте. Один Бог знает, когда они могут объявиться снова. Нет, Данни, сейчас или никогда.
Диллон повернулся и ушел. Фахи неохотно взял гаечный ключ и продолжил работу.
Одежда оказалась Диллону впору. Он осмотрел себя в зеркале гардероба, застегивая молнию куртки.
– Вы только посмотрите, – сказал он тихо. – Мне снова восемнадцать, когда весь мир был молод и все казалось возможным.
Он расстегнул куртку, снял ее, потом открыл портфель и достал оттуда пуленепробиваемый жилет, который дала ему Таня при их первой встрече. Он натянул его на себя, застегнул крючки и снова надел кожаную куртку. Потом Диллон присел на край кровати, достал вальтер из портфеля, осмотрел его и прикрепил глушитель Карсвелла. Проверив затем беретту, он положил ее на тумбочку у кровати, засунул портфель в гардероб, выключил свет и улегся на кровать, устремив в наступившей темноте взгляд в потолок.
Он никогда не испытывал волнения, ни по какому поводу. Так было и на этот раз, накануне того дня, когда он собирался осуществить самую главную акцию в своей жизни.
– На этот раз ты делаешь историю, Син, – произнес он тихо. – Историю!
Диллон закрыл глаза и через некоторое время заснул.
Ночью опять шел снег. Когда пробило семь, Фахи вышел на улицу проверить состояние дороги. Вернувшись, он застал Диллона в дверях дома с кружкой чая в одной руке и бутербродом с ветчиной в другой.
– Не знаю, как ты можешь есть, – обратился к нему Фахи. – Я не мог проглотить ни крошки. Я сейчас подгоню машину.
– Ты боишься, Данни?
– До смерти.
– Это хорошо. Это дает соответствующий настрой, то состояние, в котором можешь почти все.
Они подошли к сараю и остановились возле «форда».
– Он готов, как и должен был быть, – сказал Фахи. Диллон положил руку ему на плечо:
– Ты совершил чудо, Данни, настоящее чудо.
К ним подошла Анжела. Она была готова ехать. На ней были ее старые брюки, сапоги, свитер и лыжная теплая куртка, а на голове берет.
– Мы едем? – спросила она.
– Скоро, – ответил Диллон. – А сейчас давай втащим мотоцикл в фургон.
Они открыли задние двери «морриса», поставили доску и по ней вкатили «БСА» внутрь. Диллон укрепил его на подставке, а Фахи засунул в фургон доску. Туда же он положил шлем.
– Это для тебя. Свой я положил в «форд». – Поколебавшись, Фахи спросил: – Ты взял с собой оружие, Син?
Диллон достал беретту из внутреннего кармана черной куртки.
– А ты, Данни?
– Господи, Син, я всегда презирал пистолеты, ты это знаешь.
Диллон положил беретту обратно и застегнул молнию па куртке. Закрыл дверцы фургона и повернулся к сообщникам.
– Все готово?
– Тогда мы можем трогаться? – спросила Анжела. Диллон посмотрел на часы.
– Нет еще. Я сказал, что мы выезжаем в восемь. Мы не должны оказаться там слишком рано. Есть время выпить еще чашку чаю.
Они пошли в дом, и Анжела поставила чайник на плиту. Диллон закурил сигарету и прислонился к раковине, наблюдая за ней.
– Разве у вас совсем нет нервов? – спросила она. – Я так слышу, как бьется мое сердце.
– Иди посмотри, Син, – позвал Фахи. Диллон вошел в комнату. Телевизор был включен, и утренняя передача была посвящена снегу, выпавшему в Лондоне за ночь. Деревья на городских площадях, статуи, памятники – все было покрыто толстым слоем снега. Даже тротуары.
– Нехорошо, – произнес Фахи.
– Перестань беспокоиться. Сами дороги чистые, – сказал Диллон. – Вошла Анжела с подносом в руках. – Хорошая чашка чаю, Данни, с большой порцией сахара, чтобы набраться сил, и мы двигаемся, – сказал Диллон.
В квартире на площади Лоундес Броснан варил яйца и поджаривал хлеб в тостере. Зазвонил телефон. Он слышал, как Мэри ответила на звонок. Через некоторое время она вошла на кухню и сказала:
– Звонит Харри, он хочет поговорить с вами. Броснан взял трубку:
– Как дела?
– Все в порядке, старина. Просто хотел убедиться, что ты скоро выходишь.
– Как мы поступим?
– Нам придется импровизировать, но, думаю, игра должна быть жесткой.
– Согласен, – сказал Броснан.
– Полагаю, это не доставит Мэри удовольствия?
– Боюсь, ты прав.
– Тогда она не должна участвовать в этом деле. Оставь все мне. До встречи.
Броснан положил трубку и вернулся на кухню, где Мэри уже поставила на стол яйца и поджаренные ломтики хлеба и разливала в чашки чай.
– Что он сказал? – спросила она.
– Ничего особенного. Он просто советовался, как лучше подойти к этому делу.
– Полагаю, вы решили, что лучше всего огреть Харвея по голове толстой палкой?
– Примерно что-то в этом роде.
– А почему бы не начать пытать его, раздробить пальцы, например, а, Мартин?
– Действительно, почему бы и нет? – Он взял ломтик хлеба. – Если потребуется…
Несмотря па раннее утро, из-за плохой погоды движение по Хоршамской дороге в направлении Доркинга и Лондона было медленнее, чем обычно. Анжела и Диллон ехали впереди в «моррисе», Фахи следовал прямо за ними в «форде». Девушка была явно не в своей тарелке. Суставы ее пальцев побелели, так крепко она вцепилась в руль. Но машину она вела прекрасно. Проехали Эпсом, потом Кингстон, пересекли Темзу по мосту Путни. Было уже пятнадцать минут десятого, когда они въехали на Бейсуотер-Роуд, направляясь к гостинице.
– Вот универсам, – показал Диллон. – Въезд на стоянку с той стороны.
Анжела свернула и начала осторожно пробираться по площадке, которая была забита машинами.