Я юркнул обратно за угол. Профессор и Ольга дисциплинированно дожидались меня на прежнем месте. Они даже по сторонам не огляделись. Для Ольги это было вообще непростительно. Потому что позади моих спутников, пока еще в некотором отдалении, медленно брела группа таких же костлявых фигур, облаченных в грязные лохмотья и совсем голых, заросших диким волосом, незрячих, но определенно чувствующих присутствие еды. Жмуры направлялись к Ольге и Профессору. И с каждым шагом их медленные, неловкие движения ускорялись и делались целеустремленнее. Их ждал обед, и они, изголодавшиеся, спешили к нему.
Таиться больше не имело смысла. Я рявкнул своим компаньонам, чтоб они оглянулись, мать их так! Они оглянулись. Пару секунд продолжалась немая сцена, потом Профессор шарахнулся в сторону, а Ольга вскинула автомат. Я подскочил к удиравшему Профессору, поймал его за рукав и потащил обратно.
Старик довольно быстро оправился.
– Не стреляйте! – крикнул он Ольге. – Люди все-таки…
– Люди? – процедила Ольга сквозь зубы.- Вы ослепли? Гляньте на их морды.
Я присмотрелся. У тех, у кого волос не свисал до самого подбородка, искаженные, костистые лица были перепачканы чем-то бурым. Это могло быть чем угодно. Но мне хватило опыта, чтобы понять: лица Жмуров покрывала запекшаяся кровь. Наверное, тех, кого они сожрали. Включая друг друга.
Я все же положил руку на газовую камеру «калаша», который сжимала Ольга, и отвел ствол в сторону.
– Успеем пострелять. Зачем лишний шум? А вы, Профессор, не бегайте больше, а то не я, а другие вас поймают.
Мы еще несколько мгновений наблюдали за приближавшимися Жмурами, затем рысью пустились прочь.
Мы бежали по запущенным улицам, а по сторонам маячили фигуры Жмуров, в одиночку и по двое-трое. Краем глаза я успевал заметить, что они поворачивали вслед нам свои кудлатые башки с оскаленными ртами. И полагал, что за нами следует уже целая толпа этих существ. Они были медлительны, им нас не догнать. Но не дай бог упереться в какой-нибудь тупик. С приближением к добыче Жмуры становились проворнее, а ярость их нарастала.
Спальный район остался позади. Мы перевалили через железнодорожную насыпь, делящую поселок пополам, и углубились в старые кварталы двух- и трехэтажных домов. Завод находился на самой окраине. Над крышами и кронами деревьев уже маячили верхушки его труб и водонапорная башня. Почти все трубы и башня, насколько можно было разглядеть, торчали в небо щербатыми, разбитыми краями. Время так не могло повредить их.
Я вовремя заметил впереди пару Хищных Деревьев, росших по обеим сторонам неширокой улицы. Здесь тоже, видать, занимались декоративными насаждениями, но не так активно, как в городе. Это были первые попавшиеся нам древесные вампиры. Они торчали аккурат друг против друга, словно Сцилла и Харибда, между которыми плавали древнегреческие герои, но большей частью все-таки идиоты.
Черта с два бы мы проскочили. Они выпускают струю жгучей, ядовитой пены на несколько метров. Не одно, так Другое бы нас накрыло. А скорее всего оба сразу. Мы свернули в переулок и тут же напоролись на изрядную компанию Жмуров. Похоже, они подтянулись сюда, учуяв наше присутствие. Жмуры ускорили шаг и вытянули вперед свои костлявые конечности. Они были слишком близко, чтобы раздумывать. Пришлось наобум нырять в узкий, заросший травой прогал между двумя садовыми штакетниками. Не застрянем. В крайнем случае через штакетник перелезет даже Профессор.
Но перелезать не пришлось. Тропинка вывела нас на соседнюю улицу. И она тоже вела к заводу.
Из разбитых окон двухэтажного дома, мимо которого мы пробегали, вдруг раздался детский плач. Я остановился.
– Не вздумай! – прикрикнула Ольга.
– Откуда тут дети?! – задыхаясь, поддержал ее Профессор.
Что тут вообще откуда?! Жмуры, например! А вдруг здесь все-таки остались нормальные люди? Затаились и как-то выжили. Маловероятно, но – вдруг?! Чего только не случалось в Зоне!
Я топтался на месте. Если честно, живых я не чуял. Но плач продолжался. Может, у Жмуров тоже бывают дети? Я «пошарил» внутри дома, но ребенка там не обнаружил. Нормального, по крайней мере. Звук издавал кто-то другой, но не Жмур. Но кто-то ведь там плакал, всхлипывая и захлебываясь. А полагаться целиком на чутье все же не стоило.
Профессор и Ольга дружно ухватили меня за полы и потащили вперед, но я вырвался.
– Стойте здесь. Я только гляну. Если появятся Жмуры, кричите или стреляйте.
Я перемахнул через подоконник на первом этаже и оказался в помещении, заваленном рухлядью и обломками мебели. Плач доносился откуда-то сверху. Сейчас он показался мне каким-то не таким: будто механическим. Оттуда же исходили странные, не человеческие и не жмурские, волны.
Деревянная лестница прогнила насквозь. Ступени под моими ногами трещали и скрипели на разные голоса, и с этим никакая осторожность ничего не могла поделать. Если в доме кто-то был, он точно знал, что я поднимаюсь. Но поднимусь ли? Ступени прогибались под подошвами и грозили подломиться. Автомат я держал на изготовку.
На площадке второго этажа зияли четыре пустых дверных проема, из которых тянуло гнилым сквозняком и плесенью. Плач доносился из второго слева.
Здесь, посреди этого тлена и разрухи, не могло быть никакого ребенка. Но что-то там было, и раз уж я поднялся… Я шагнул за порог. В бывшей квартире, превратившейся в развалины, стоял полумрак – на окнах сохранились драные остатки штор. Я ногой отшвырнул с дороги сломанный стул и ступил в комнату. Плач, теперь явственный и отчетливый, доносился из дальнего угла за кроватью, из груды истлевшего тряпья. Незнакомое ощущение внутри меня окрепло. В нем не улавливались злоба или голод. Но опасность – однозначно. Незнакомая, но вполне отчетливая.
Я включил фонарь, прикрепленный к автомату, и осторожно приблизился. Сперва я ничего не разобрал, тряпье и тряпье. Потом груда шевельнулась. Пятно электрического света блеснуло на чем-то осклизлом и бесформенном. Осклизлое зарылось в старые тряпки, но при моем приближении зашевелилось. Только теперь я понял, что слышал никакой не плач. Этот звук походил на что угодно: на скрип несмазанных дверных петель, на голос ночной птицы, на скулеж щенка и еще бог знает на что, чему не было названия. Это пустой дом, гулкий и родящий эхо, превратил услышанные мною звуки в подобие голоса обиженного ребенка. Теперь обман слуха исчез. Из-под тряпья подавало голос нечто такое, на что смотреть мне вовсе не хотелось.
Из тряпья лениво выпросталось что-то, похожее на огромный, как лопата, слюнявый язык. Язык, пульсируя и роняя клочья белой пены, потянулся ко мне. Я сделал шаг назад, держа это мерзкое на прицеле. Язык все покачивался в воздухе, неторопливо приближаясь. А позади него вдруг блеснул огромный, будто рыбий, без век, глаз. Я зачарованно смотрел, как из своего укрытия неторопливо лезет что-то невообразимое, вообще несусветное. Чем оно было раньше, и было ли чем-нибудь? Или это исчадие Зоны, порожденное ею, неизвестно, как и для чего? Я держал палец на спусковом крючке, но не решался стрелять. Я будто оцепенел и вдруг подумал, не гипнотизирует ли меня гадкий рыбий глаз, как удав кролика?
На улице вдруг оглушительно ударила автоматная очередь, за ней другая. Я вздрогнул, сбрасывая оцепенение, повернулся и, оставляя за спиной неведомую мерзость, опрометью бросился вниз по лестнице. На этот раз ступени не выдержали, и я обрушился вниз в облаке древесной трухи и щепок. По голове больно ударил обломок доски. Но главное, я ничего себе не сломал.
Выскочив на растрескавшийся тротуар, я мгновенно оценил ситуацию. Впереди, со стороны завода, двигалась толпа Жмуров, штук двадцать. Она перегородила улицу от края до края. Другая, не меньшая, подтягивалась сзади. Ольга и Профессор, стоя спина к спине, стреляли в обе стороны. Впрочем, павших Жмуров я не заметил.
Ни проулка, ни щели между высокими заборами. Деваться было некуда, кроме как юркнуть в развалины или перемахнуть через изгородь. (Профессору это далось бы нелегко.) Но что там, за изгородями? Перед глазами мелькнул образ увиденного в разгромленной комнате.