Осмотревшись, я спрыгнул с Симбола и разложил карту на капоте, всматриваясь в нее. Сориентировавшись, где нахожусь, решил проехать еще немного вглубь страны. Пока просто так, без цели. С места, где я находился, было заметно как дорога, петляя, уходит вдаль, спускаясь на равнину, а дальше серпантином обнимает одну из следующих гор.
Прыгнув в машину, я порулил дальше. Открыл окна полностью и наслаждался потоком сухого и теплого воздуха. Когда миновал очередной запыленный указатель на какое-то село, дорога сузилась и с нее пропала разметка. Проезжая небольшой перекресток, увидел, что дальше по дороге, перекрывая проезжую часть, стоит полицейский джип. Но не так далеко, чтобы не заметить, что окна у него, как и у остальных полицейских машин в Тунисе, закрыты снаружи мелкосетчатыми решетками. Часто тут, видно, в стражей закона булыжники летают.
Машин навстречу не было, пейзаж все не менялся – горы впереди, поля по краям и я увеличил скорость. Периодически амортизаторы постукивали на ухабах, но мне не жалко – не моя ведь машина.
Дорога уже вскоре начала полого вверх подниматься. Чувствуя себя Шумахером, увеличил скорость, полого входя в повороты по широкому радиусу, изредка цепляя ровную обочину. После того, как цеплял обочины, наблюдал в зеркала, как пыль сзади клубится. Как раз, еще на грунтовку сейчас какую–нибудь заеду, и устрою прокатной машинке Париж-Дакар, чтоб пыль столбом…
– А [черт]!!! – заорал я непроизвольно, когда перед капотом мелькнуло что–то темное. Раздался глухой удар, стекло передо мной у самой стойки подернулось паутинкой трещин. Прочертив резиной, Симбол остановился.
Подмышками сразу стало мокро – в зеркало увидел, как катится по асфальту сбитая мной тетка.
«[Господи, боже, мой!]» – забилось в голове в такт быстрым ударом сердца. Я быстро осмотрелся по сторонам – вокруг никого, оливковые поля поднимаются по пологому, но довольно крутому склону, а вот впереди виднеется несколько приземистых домов – почти хижин.
– Да откуда ты взялась, [самка человека]! – в бессильной ярости заорал я и быстро выпрыгнул из машины, побежав в сторону пострадавшей.
Прочертил резиной Симбол далеко – ехал я под девяносто, а эта кегля еще вниз по дороге катилась. Около ста метров бежать и пока я их преодолел, уже успел продумать, как действовать. Если эта [женщина] жива – вызываю скорую. Если нет, рву когти, через сайт продлеваю прокат машины еще на десять дней, [плевать] на деньги, а сам покупаю билет и [ну его] отсюда, домой лечу. Не-не-не, в мусульманской тюрьме сидеть из–за какой–то [несуразной]!? Кандидатка, [черт], на премию Дарвина! Вот [зачем] эта дура мне под колеса кинулась?
Бежал я быстро, часто с опаской оглядываясь на виднеющиеся позади дома. Никого там видно не было. Уже подбегая к подбитой тетке, валяющейся на дороге, я немного замедлился – она шевелилась. Пострадавшая была одета в длинную темную хламиду, которая закаталась по телу в сторону головы, обнажив полные ноги, сейчас все в кровоподтеках и следах содранной кожи. Ближе к поясу у пожилой мадам, кинулось мне в глаза, виднелись желтые, выцветшие от времени панталоны. С отвращением бросив взгляд на полные, покрытые целлюлитной коркой белесые бедра, я вновь обернулся, уже на шаг переходя. Что шевелиться, это хорошо – вдруг сама пойти сможет. А если нет? Может ее тогда, этого? Того? Нет же никого, уехали все, – глянул я еще раз на далекие дома.
– [Что за черт]! – обернувшись, вскрикнул я и машинально реагируя, выбросил руку в ударе. Бью я неслабо и пожилая женщина, бросившаяся на меня, отлетела в сторону. Попал я ей качественно – костяшки сразу заныли. А эта коза, не обращая внимание на хук, которым я могу легко и мужика здорового вырубить, выгнулась и, царапая ломающимися ногтями асфальт, вскочила и бросилась на меня вновь.
– Ты что творишь!? – в сильном удивлении воскликнул я, отпрыгивая в сторону. Бешеная не успокаивалась – она вновь бросилась на меня и тут платок, и так еле державшийся у нее на голове, слетел в сторону. Я оторопел – черные жидкие волосы с проседью, слипшимися прядями спускающиеся до плеч обрамляли лицо, которое… которое…
– Да ну [его]! – с силой ударил я ногой страшно эту фурию, вновь бросившуюся на меня. После того, как она отшатнулась, сбил ее подсечкой и бросился обратно к машине.
Сейчас бежал гораздо быстрее. Перед глазами стояло лицо бешеной – старое, морщинистое, страшно искаженное. Налившиеся кровью глаза ее были сощурены, измазанный чем–то темным рот искривлен в оскале, а кожа на лице постоянно подергивалась, так что калейдоскопом гримасы менялись, одна страшнее другой.