— Ну он же лечится, это ведь не приговор, брат, — попытался разрядить обстановку Майкл.
— Да, лечится. Но она беременна. Доктор сказал, что потребуется около ста тысяч долларов на то, чтобы лечение прошло безопасно для ребенка.
Мрачный, как туча, Хорсе смотрел в глаза своего друга, ища там полной самоотдачи, но находил только растерянность. Ту самую растерянность вора, который потратил много часов на взлом пустого сейфа. Майкл понимал, что от него требуется: снять все деньги, какие удалось скопить за время работы. И отдать их. Скорее всего безвозмездно, так как работник уровня Хорсе никогда не получит более высокий статус, если только не свернет на кривую тропу преступности. Так поступили многие его сородичи, а те, кто еще бился в рамках закона, вынуждены были вечно находится в долгах.
— Я помогу… — вместе с этой короткой фразой в душе Майкла рухнуло что-то фундаментальное. — Я помогу, братишка. Что-нибудь придумаю. Лады? Когда тебе нужны деньги?
Каждое новое слово лжи давалось все легче, как-будто перемещение в плотной толпе. Минуту назад ты стеснялся, и вот уже активно работаешь локтями, наплевав на возмущенные вопли. На какой-то короткий миг Майкл и сам поверил в свои слова, но когда покинул дом и общество друга, понял, что натворил.
Дорога до клуба прошла как в тумане. С кем-то Майкл здоровался, перед кем-то отшучивался, давал прикурить прохожим, отвечал на обыденные вопросы односложными предложениями. Словно в омут с головой, беженец из России нырнул в долговую кабалу, получив то самое святое оправдание, которое подарил ему лучший друг: унижение во благо. Но все когда-нибудь заканчивается…
* * *
— Я больше не собираюсь давать тебе в долг! — лицо Директора выражало крайнее недовольство происходящим: старый шрам на лбу покраснел и вздулся, глаза блестели от гнева. — Ты сам видел свои трансляции? Это же унылая туфта!
Майкл стоял, опустив голову и слушал. В действительности, обвинения были более чем справедливыми. Да, за прошедший месяц число просматривающих трансляцию его игры выросло до сотни, но никто даже и не думал "донатить" автору в благодарность за развлечение, потому что кроме эффектной первой серии, в которой вертолеты вспахивали стены небоскребов, больше нечего было посмотреть. Пусть он подрос в навыках и обзавелся убежищем, но в целом, цикл "залутал — убежал", практически не прекращался. А ведь публика жаждала драмы и экшена. Неспешный путь прокачки могли себе позволить только игроки с собственной вирткапсулой и хорошей зарплатой, но если ты гастарбайтер без работы, да еще и пытаешься разбогатеть на летсплее, то шансы твои весьма невелики. Майкл это понимал, но ничего поделать уже не мог. Дав бодрый старт, он не сумел выдержать темп и теперь уже не смог бы привлечь внимание. Таково было правило жизни.
Срочно требовался второй шанс, но каждый раз выпрашивая очередной сеанс игры у Директора, Майкл понимал — ситуация не изменилась, в очередной раз попытка провалилась. Несколько раз пришлось опуститься до абсолютно неадекватной игры с насилием и неоправданной жестокостью, но за эти две-три серии отписалось около десятка людей. Не подписался никто. Напрашивался логичный вывод — фрики публику не интересовали, либо уже имелись товарищи, которые захватили эту нишу.
А меж тем долг рос. Директор относился к должнику все более пренебрежительно, порой это напоминало отношения наркомана и дилера — один презирает за слабость, другой за зависимость, но в целом их чувства весьма взаимны. Майклу же ничего не оставалось, как раз за разом возвращаться в клуб и умолять дать еще один шанс. На что он надеялся? Да много на что, ведь среди игроков ходили самые разные байки, а чем в худшей ситуации ты оказываешься, тем в большую чушь готов поверить. В том числе и в призрачную удачу…
— Послушай, мне осталось совсем немного продержаться и игра пойдет, как надо! — эти слова Директор воспринял скривившись, как от оскомины.
— Ты вообще мразь, ты знаешь? Таких как ты обычно в канализациях топят! Деньги верни сначала, с тебя две штуки. — Долг был и вправду значительный и рос гораздо быстрее, чем хотелось.
— Один раз. Последний. — Майкл чувствовал себя ничтожеством, работа среди простых и добродушных строителей теперь вспоминалась только в светлых тонах, — А потом делай, что хочешь.