Евгений Лукин
Эпидемия
Примечание автора:
Ковид мы победили, так что можно уже публиковать.
Не знай Егор Петрович, кем работает эта бесцветная худышка, всё равно догадался бы с первого взгляда. Довольно редкая, однако ещё встречающаяся в наших краях разновидность библиотекарши: хрупкая, невзрачная, пугливая. Лет до сорока — подросточек, после сорока — старушка. Зрелости у таких не бывает — цвести некогда. В кабинет она ступила, как ступают в прорубь.
— Прошу, садитесь… — предложил он с заранее утомлённым видом. Разговор предстоял неприятный, но Егор Петрович привык к подобным беседам. Собственно, за тем его здесь и держали.
Села. Отважно устремила на чиновника слезливо-серые глаза. Сейчас, обмирая от страха, ринется в неравный бой за правду.
— Егор Петрович, — надтреснутым голосом начала она. — Вот нам запретили выписывать литературные журналы…
— Кто запретил?
— Вы!
— Ну, во-первых, не я, — поправил он с мягкой укоризной. — Было распоряжение председателя. А во-вторых, никто ничего не запрещал… Просто какой смысл их выписывать? Те же самые журналы выкладываются в интернете…
— А если у человека нет интернета?
— Ну как это нет? Интернет сейчас есть у всех.
— Не у всех! И не в том дело! У людей был повод лишний раз заглянуть в читальный зал!..
Вот ведь горе-то! Журналы им выписывать не дают! Да месяца через два стеклянный уголок старой девятиэтажки у вас вообще отнимут, и будет там офис Малозёрова-младшего. Вполне естественно, если учесть, что культурой вот уже несколько дней как заведует Малозёров-старший, непосредственный начальник Егора Петровича.
А вам, милочка, всей библиотекой перебираться на улицу Обжимную-Крупносортную. Или ещё дальше — в тупик Энтузиастов. Куда именно — пока не решили.
А вы — журналы…
— Город готовится к чемпионату, — напомнил он. — Сами видите, что в центре делается. Новые бордюры, плитка… дома обновляют. Естественно, приходится изыскивать средства, экономить на всём…
Судя по выражению слезливо-серых глаз, их обладательница решалась на подвиг. Решилась.
— А шторы? — самоубийственно спросила она.
— Шторы?.. — не понял Егор Петрович и невольно задержал взгляд на повешенных вчера шторах.
— Да, шторы! — Библиотекарша неумело повысила голос. — Областная администрация заказала шторы! И заплатила два миллиона шестьсот тысяч! А на журналы денег нет…
Егор Петрович нахмурился.
— Откуда вам известна сумма?
— В газете прочла!
«Вот суки…» — вяло подивился он про себя. Вслух же сказал:
— Н-ну… сами понимаете, решения областной администрации мы с вами тут обсуждать не вправе… Вы ко мне только по поводу журналов или ещё есть проблемы?
Мог бы и не спрашивать. Разумеется, есть! Проблема на проблеме и проблемой погоняет. Честно говоря, обсуждать их не имело смысла — все они должны были решиться через пару месяцев в день переселения библиотеки на окраину. Но не скажешь же об этом прямо!
Поэтому Егор Петрович вёл разговор чисто машинально, фразы выпекались сами собой, а он тем временем участливо разглядывал собеседницу.
Неужели эта лохушка до сих пор свято верит в то, чему её учили в детстве? Бедняга. Да разве можно верить взрослым! Пора бы и самой повзрослеть… Вон педагоги — и те в рынок вписались… Хотя от школы даже сейчас кое-что зависит: куда подашься без аттестата? А такие вот реликты сохранились, пожалуй, исключительно в библиотечных заповедниках.
К подобным представителям вымирающего вида Егор Петрович, в зависимости от настроения, относился либо с сочувствием, либо с брезгливым недоумением. Несчастненькая. Честная. Можно даже сказать, истерически честная. А с другой стороны, что ей ещё, кроме честности, остаётся? Всего остального она попросту лишена.
— Боюсь, ничем не могу помочь, — весьма своевременно выговорилась заключительная фраза. — Каждая копейка на счету…
Вроде бы ничего особенного не произнёс, однако просительница вскочила. Слезливо-серые глаза обезумели. Стремительно подалась через стол к Егору Петровичу, схватила за руку, словно собираясь её поцеловать, но не поцеловала — укусила. До крови.
Что было сильнее: изумление или боль — сказать трудно. Егор Петрович очумело смотрел на уязвлённое женскими зубами запястье — и не верил в случившееся. Поднял глаза на отпрянувшую библиотекаршу. Видно было, что и она не верит.
Затем лицо её исказилось… Нет, не исказилось — смялось от ужаса, и преступница опрометью метнулась прочь. В приёмной возникла суматоха, что-то упало, обе двери тамбура остались распахнуты настежь.