— Два.
"Двое колдунов чихали и страдали, но дедушка их не забыл, половник одному налил и…".
И страшный удар сотряс многотонную махину "Радиального-12". Бронепоезд содрогнулся, раскачиваясь в скрежете и лязге металла, жестокий удар передался на каждую гайку и винт, отозвался грохотом и звоном. А Священник понял, что Император воистину с ними, потому что удар пришел с кормы, а не в борт. И это значит, что "Двенадцатый" успел проскочить под стрелкой, прежде чем еретический состав повернул на ту же магистраль.
— Подъем, — скомандовал Фидус больше самому себе, все равно его никто не расслышал бы в грохоте столкновения.
"Шестьдесят четвертый" врезался в корму преследуемого, как догоняющий молот. Пронзительный скрежет все не заканчивался, будто необоримая сила тащила составы по рельсам с заблокированными колесами. Криптман был уверен, что за прочными стенами вагонов рассыпаются фонтаны искр и летит во все стороны раскаленная металлическая крошка.
Инквизитора как будто ударил поезд, сразу весь. Страшнейший удар разошелся по всей конструкции, включая слабых людей в железной утробе, и Фидус чувствовал себя так, будто его хорошенько избили, не пропустив ни единой косточки. Любое движение причиняло боль, на мгновение инквизитора захлестнул приступ нерассуждающей паники, ему показалось, что вокруг снова Баллистическая станция, а инквизитор при смерти, частично парализованный, отданный на милость слабой девчонки, которая даже не знала, кто такой Император.
Девчонка.
Император.
Рыча сквозь зубы, Фидус поднялся на колени, стукнувшись затылком о штабной стол. В глазах зажглись звезды, но у Криптмана и так все болело, так что новый импульс без следа затерялся на общем фоне. Фидус хотел добраться до перископа, но Священник успел раньше и неловко повернул массивную трубу. Окровавленные пальцы скользили по эбонитовым ручкам, перископ разворачивался рывками. В углу яростно ругалась Берта, чью свирепость ушибы и столкновение не сократили ни на волос.
— Вижу! — громко сообщил монах, шлепая то ли разбитыми, то ли прикушеными губами. — Они позади нас! Толкают!
— Дай, — прохрипел Фидус, едва передвигая ногами. — Гляну…
Доходяга, судя по всему, буквально защитил собой доверенный агрегат, во всяком случае, штрафник скособочился как человек со сломанными ребрами, а коробка с проводами казалась целой. Чуть оклемавшаяся Берта пыталась связаться с вагонами и "Химерой". На разные лады бормотали штабные сервиторы, навсегда объединенные со своими пьедесталами, ставшие частью поезда. И лишь железная фигура техножрицы Дженнифер неподвижно сидела в кресле оператора связи, похожая на сюрреалистическую скульптуру с приставленным черепом. Ее голова, крепко примотанная изолентой к стойке гирокомпаса, погасила окуляры и действительно казалась измятой кастрюлей, оправдывая распространенное прозвище марсиан. Быстро и часто мигал красный свет, похоже, автоматика пыталась включить аварийное освещение, но что-то не работало.
— А-а-а… — Берта витиевато и энергично выругалась. — Все, связь отрубило. И переговорные трубы перекосило от удара. Теперь только громко орать.
Будто в иллюстрацию ее слов забортный скрежет усиливался. Кажется, от "Двенадцатого" что-то отваливалось прямо на ходу, причем без перерыва. Фидус приложился к перископу, неловко разворачивая массивный цилиндр.
— Ничего, главное, что флагшток целый, — выдохнул Священник, морщась от боли, ощупывая рассеченный затылок. — Знамя это сердце Отряда, под ним наши души неуязвимы для Зла.
Несмотря на тон фанатичного проповедника, на разбитом в кровь лице Священника явственно читалось "надеюсь, неуязвимы".
— Сервитор Люкт отцепляет паровоз, — без предупреждения вымолвила безжизненная голова Вакруфманн. — Внутрипоездная связь будет скоро восстановлена.
— А как же… — встрепенулся, было, Священник и осекся, даже пристукнул себя по голове, снова поморщившись.
Действительно, с учетом обстоятельств заботиться о скорости не было нужды. Даже без паровоза "Двенадцатый" толкали вперед сто пятьдесят тысяч лошадиных сил преследователя, который определенно не собирался тормозить.
— Да, теперь мы точно въедем прямо в город, — прошептал скорее самому себе монах, не понимая, радоваться этому или наоборот.
— Давайте, — скомандовал Криптман, нажимая на рукояти перископа запястьями, сжимать пальцы в кулак было слишком больно. Что бы ни увидел инквизитор в панорамный окуляр, это его не вдохновляло.