Гигант качнул головой, снежно-белые пряди волос дрогнули в такт движению. Обычно воины Ордена брились наголо, чтобы проще было обслуживать и чинить разъемы интерфейса, а также обрабатывать ранения головы. Но мудрец был исключением, возможно потому, что редко участвовал в схватках. Ныне Орден востребовал его иные таланты.
— Ты определенно пришел с просьбой, но, учитывая предшествующие события, это барабан, чей стук не достигнет моих ушей.
— Я не понимаю… — теперь покачал лобастой головой инквизитор. Ему очень хотелось сунуть руки в карманы, скрестить их на груди или еще как-то выстроить психологическую защиту. Здесь Фидусу ничего не угрожало и, тем не менее, он чувствовал себя неловко и неуютно.
— Что ж, скажу яснее, — голос капитана утратил существенную часть добродушия, теперь от него веяло холодком криогенной камеры. — Инквизитор Криптман, не ты убил двух моих собратьев, но ты повинен в том, что их больше нет с нами. Ты можешь оправдываться, сколько сочтешь нужным, однако твои слова — как далекий барабан в ночи. Он звучит, но его стук не трогает мое сердце. Думаю, эта аналогия тебе понятна?
Фидус сжал зубы и низко склонил голову, пытаясь скрыть румянец злости. Впрочем, то была скорее инстинктивная реакция, обмануть сверхъестественно развитые чувства гиганта все равно невозможно.
— Неспящие могут думать, что угодно, — Криптман вскинул подбородок и посмотрел прямо в голубые глаза капитана. — Я не принимаю на себя вину! Не я призвал их нарушить блокаду!
— Это факт, — печально согласился десантник. — Но твой доклад номер четыре, написанный чернилами паники на листе ужаса, сподвиг их на это. Впрочем, твою ошибку можно было бы понять. Не простить, но понять…
Гигант вздохнул с непритворной грустью, что при его размерах и ширине грудной клетки выглядело как порыв теплого воздуха из маленькой домны.
— Можно, если бы ты признал вину и раскаялся. А не упорствовал в сказках о неких ужасающих ксеносах, которых никто не видел, и которые стерегут во тьме, как волки агнцев. Добросовестное заблуждение умудренного опытом инквизитора — оригинальная причуда. Но в исполнении юнца это уже не стильное сумасбродство, а досадная глупость.
Фидус молчал, потому что сказать было нечего. Точнее — можно и много чего, но все это бесполезно. Криптман уже осознал наглядно, что ему не верят, так же как не верили отцу, и упорствовать бесполезно. По крайней мере, упорствовать открыто и прямо.
— Мне нужна помощь, — вымолвил он, наконец. — Я действительно пришел попросить… совета.
— Совета? — гигант, кажется, искренне удивился. — У меня? Что может сказать тебе одинокий служитель Ордена Неспящих?
— Мне нужна твоя мудрость, — твердо сказал Фидус. — Знания человека, который прожил века и хотя был рожден для войны, прославился на иной стезе.
Капитан улыбнулся — холодно, с едва заметной ноткой превосходства.
— Я не человек, юный инквизитор. Я одновременно и больше, и меньше чем смертный. Но в какой-то мере ты прав, я видел многое… Что ж, пусть загремит твой барабан во тьме.
Фидус вдохнул и выдохнул, будто насыщая кровь кислородом перед броском в бездну, к невидимым тварям.
— Мне нужно спасти женщину.
Тонкие брови капитана сами собой приподнялись домиком, глаза сверкнули в далеком отсвете звезды. "Гнев праведника" завершал маневр разворота, линия, разделяющая свет и тьму, скользила по корпусу, приближаясь к молельной зале. Неожиданно бескровные губы командира тринадцатой роты растянулись в скупой улыбке.
— Та девочка? Юное создание, что было перенесено сквозь тысячелетия? Ты говоришь о ней?
— Да, — прозвучало как выдох облегчения, Фидус был рад, что нет нужды пускаться в долгие объяснения. Впрочем, следующий вопрос капитана был ожидаем и тяжел.
— Зачем?
Криптман задумался.
Зачем? И в самом деле — зачем?
— Я обязан ей, — сквозь зубы проговорил Фидус.
Инквизитор много раз повторял эти слова, представлял себе разговор с мудрецом и, казалось, добился совершенства. Но сейчас привычная гладкость речи пропала, растаяла под взглядом ангела Императора.
— Она спасла меня, несмотря на ужасы, что ее окружали. Спасла, даже не зная, кто я. Просто потому, что была сострадательна.
Каждое слово буквально пробивалось сквозь глотку, цепляясь острыми краями, царапая саму душу.
— Я обязан ей. И я хочу помочь.
— У тебя была возможность просто не допустить такого исхода. Но в то время ты ей не воспользовался, — бесстрастно напомнил капитан. Он сохранял недвижимость, только яркие глаза жили на каменном лице, да едва заметно вздымалась накидка на груди.