Ольгу передернуло, когда эти два гудящих трупа проследовали мимо нее, направляясь к "Химере". Водила торопливо выбрался из железной утробы, явно радостный в ожидании мертвецких гостей. Реакция девушки не осталась незамеченной.
— Тебя что-то беспокоит? — заботливо спросил Деметриус.
— Меня… нервирует… вот это, — Ольга замялась, подбирая слова, ее готик все еще оставлял желать лучшего. — Подобное отношение к человеку. Даже после его смерти.
— Многие достойные люди считают своим долгом продолжить служение Империуму, — наставительно произнес Священник. — Даже после смерти, если хоть часть их тел сможет приносит пользу Его делу. Такой удел почетен и достоен.
Прибывшая парочка что-то колдовала у моторного отсека. Причем именно колдовала, меньше всего их действия походили на ремонт, они будто молились, причем тот, что на тележке, еще и музыкально гудел на разные лады как небольшой и тихий орган.
— Вот чего я точно не захочу, так это продолжить… быть… в таком виде, — что-то, подспудно копившееся в душе девушки, наконец-то прорвалось наружу. — Пускай моя жизнь до Отряда и была хреновой… дерьмовой даже… и люди почти все были долбанными уродами… но лучше я останусь такой, какая есть. А если и помру, так лучше вообще нахрен сгорю, чем стану… как это… безмозглое чудище. Франкенштейн какой-то!
Рука Ольги указывала на металлическую башку. Девушка не сразу поняла, что вряд ли кто-то знает слово "Франкенштейн". Но реакция остальных на ее взрыв оказалась… неожиданной. Савларец погано ухмыльнулся и захрюкал, роняя капли сквозь провал над губами. Святой Человек на пару с Плаксой неожиданно всхлипнули, глотая смех, Пыхарь заржал в голос.
— Вы че творите? — с противоположного конца вагона появилась БоБе.
— Олла приняла шестеренку за сервитора! — все еще всхлипывая, ответил ей Плакса. На этот раз его слезы казались очень уместными и оттого обидными.
— Техновидец? — в голосе наставницы прозвучало неожиданное почтение, даже какая-то вежливость. Очень странно. — Нечасто вас тут можно увидеть. Добро пожаловать.
— Регламентная проверка громкой связи, двигательного узла, системы подачи священного прометия, — неожиданно внятно и разумно произнес "киборг-убийца". Его железный палец, больше похожий на сегментированное щупальце, ткнул в недра "Химеры" под снятым листом обшивки, который повис на цепях крана-балки.
— О! — Берта явно была рада. — Благодарю за своевременную заботу. Император защищает.
— Разумеется.
В безжизненном голосе "киборга" не слышалось ни грамма почтения к Императору, но все сделали вид, что этого не заметили. Проведя какие-то мудреные действия с мотором танка, железная парочка сдвинулась вдоль борта, туда, где Водила уже вытащил короб рации. В сопровождении органного жужжания из спины человека-тележки выдвинулись два щупа с большими отвертками на концах и еще два с клешнями, как у круглогубцев. Искусственные "руки" быстро сняли потертый кожух, открылась удивительно грубо, с точки зрения Ольги, собранная плата на куске коричневого текстолита. "Киборг" растопырил пальцы и с удивительной ловкостью заколдовал над платой. Что-то шипело, сыпались искорки, орган в утробе тележки сменил тональность и как будто заиграл некий гимн, пропущенный через электронные фильтры.
— Готово, — сообщил "киборг". — Предварительное служение завершено. Да пребудет милость Омниссии с машинами, что вас окружают, и вами.
Весь ремонт занял несколько секунд. Человек-тележка величаво махнул всеми конечностями, его музыкальный аппарат издал веселый звон литавр. Водила расплылся в улыбке неподдельного счастья. Девушка невольно залюбовалась — впервые после баллистической станции она увидела нечто, заслуживающее определения "эффективно".
Закончив дело, "киборг" в сопровождении сервитора направился дальше, очевидно собираясь перейти в следующий вагон. Проходя мимо баллонщицы, он вдруг поднял руку и железный палец "шестеренки" — что бы это прозвище не значило — почти уперся в ольгин нос.
— Создание Виктора Франкенштейна не имело собственного имени. Помимо этого кадавр был целиком создан из мяса, — Ольга готова была поклясться, что в искусственном голосе явственно прозвучала насмешка. — Потому называть меня "Франкенштейном" неразумно.