— О-Льга, — Крип выговорил ее имя с первого раза, но в два приема. — Что я тебе хочу сказать…
— Херню какую-нибудь, не иначе, — снова ужалила Ольга.
— Во-первых, мне жаль.
На язык само просилось что-нибудь вроде "ну а как же!" или "а то ж, прямо штаны от жалости спадают!", однако девушка лишь с тоскливой безнадежностью махнула рукой.
— Слушай, Крип… валил бы ты? Тут всякие бдения скоро начнутся. И ужасы ночные. Не до тебя.
— Мне жаль, — настойчиво повторил Крип. — Я обещал, и я не смог.
В Отряде ругань категорически не поощрялась, но девушка подумала, что момент достойный крепкого словца. Однако замешкалась над адекватным переводом выражения "пиздливо спиздел", и Крип заговорил снова:
— Я не могу вернуть время назад. Но могу постараться исправить то, что сделал. Насколько получится.
— И как ты это намерен делать?
— Лично, — с нездоровой серьезностью вымолвил Крип, пристально глядя на Ольгу.
Сервитор стоял в неподвижности и чуть слышно гудел моторчиком в животе под броней.
— Чего?
— Я говорил с… разными людьми. Искал возможность оспорить твое зачисление сюда.
— И как?
— Это невозможно. Если только не совершить невероятный подвиг.
— Замечательное Деяние. Я знаю.
— Значит, предстоит отбыть весь сро… все послушание. Или все-таки сделать что-то значимое, героическое.
— Крип, ты дурак, я сдохну раньше, — сказала Ольга тихо и грустно. По лекциям Священника она уже представляла себе, чем занимаются инквизиторы и сколь опасен может стать даже обычный спор, не говоря уж об оскорблениях. Но почему-то ей казалось, что Крип уже не совсем инквизитор. А может быть и совсем не инквизитор.
— Да, — просто и без затей согласился Фидус. — И такое возможно.
— Черт побери, — скрипнула зубами Ольга.
— И самый умный из собеседников тогда сказал — если хочешь, чтобы она выжила, не ищи оправданий и долгих путей, просто иди, охраняй, будь готов разменять жизнь и здоровье на ее безопасность.
— И что ты сделал? — Ольга непонимающе уставилась на Фидуса.
— Пришел, чтобы охранять, — пожал широкими плечами Крип.
— Пришел… чтобы охранять.
Ольга сгорбилась, низко склонив голову, пряча кисти между колен. Крип говорил что-то еще, но девчонка его не слушала. Фидус, наконец, понял, что слова пропадают втуне и замолк. Ольга, в свою очередь, заметила, что поток слов завершился, и снова глянула на инквизитора. Она часто моргала, но удивительно светлые глаза василькового цвета оставались сухими. Во всяком случае, казались такими.
— Оставь меня, — выговорила она глуховато, но вполне отчетливо.
— Ольга…
— Крип, — девушка полуприкрыла глаза, еще плотнее сжала колени, будто пытаясь согреть замерзающие пальцы, тонкие, как прутики. — Ты пришел, чтобы успокоить больную совесть?
Фидус подумал и честно ответил:
— Да. Пожалуй.
Еще немного подумал и прибавил:
— И еще сделать хорошее, достойное дело.
— А мне то что с того?
— Не понимаю…
— А он предупреждал, он говорил, — пробормотала себе под нос Ольга.
— О чем ты? — насторожился Фидус.
— Он говорил, что это никому не нужно, никто не оценит, — прошептала девушка. — Никто не скажет спасибо. И накажут за то, чего я даже не понимаю. Он… был… прав…
— О чем ты? — жестко, требовательно повторил Фидус.
— Мне нужно выйти отсюда, — посмотрела глаза в глаза Ольга. — Пока меня не убили тут все эти ваши ведьмы и ксеносы. Как-то обустроить новую жизнь. Найти себя… как-нибудь. Но ты мне в этом не помощник, верно? Тебя разжаловали?
— Нет! — резко выпрямился Фидус. — Я инквизитор! Просто…
— Просто для меня ты ничего сделать не можешь.
Теперь в ее голосе слышался не вопрос, а утверждение, грустное и безысходное.
— Ты ничего не можешь, Крип. Только записаться в Отряд и красиво рассказать о том, какой ты пафосный и храбрый.
Фидус закусил губу и внезапно подумал, как сильно тоненькая желтоголовая девочка сейчас похожа на Шметтау. Два абсолютно разных человека, объединенные лишь одним — они не уважали инквизитора Криптмана ни на грош. И не верили в него даже на маковое зерно. Просто Калькройт выражал это с удовольствием, наслаждаясь торжеством, а Ольга с тихой безнадежностью.
— Оль…га.
Крип робко поднял руку, но девушка уже вставала, надев маску отреченной, безразличной сдержанности.
— Было приятно вновь познакомиться, господин Криптман. Добро пожаловать в наш славный вагон. А теперь меня ждут дела.