Ехать предстояло далеко, и было совершенно неизвестно, удастся ли вернуться когда-нибудь сюда – в места, где он родился и вырос. Там, где его ждала работа, не было ни одного знакомого, кроме того товарища, что позвал его к себе. Это не пугало, и перспективы были вполне себе – прекрасный город со спокойными и обеспеченными людьми, да и работа сулила достаток и размеренную жизнь. Но что-то вдруг перед самым уже отлетом накатило. Чувствовал он, вероятно, что вряд ли суждено ему когда-нибудь вернуться.
***
Некогда мир населял один народ, говорящий на одном языке – так повествует Писание. Этот народ, прародители которого были изгнаны из Рая, расплодившись не переставал усердствовать в грехе, и был вновь наказан. Но после Потопа люди, не усвоив урока, задумали еще большее бесчинство, вознесшись в самомнении до самых небес. Господь, погоревав семь дней над неразумностью своих созданий, вновь покарал их – неспособностью понимать друг друга.
Лишившись общего языка, люди в беспамятстве бросились выяснять, кто же больше прогневил Создателя, отгоняя от себя всякую мысль о прежней общности. И оказалось, что соплеменник, вдруг заговоривший на «другом» языке, и сам какой-то другой. Непонимание страшило, соседи занялись возведением вначале высоких заборов, а потом и границ, охранять которые стало их главным делом на все последующие тысячелетия.
Но в каждой новой общности были те немногие, кто не забыл исконного языка, на котором некогда говорили между собой и с Богом их предки. Не забыли они того времени, когда по всей земле звучала музыка, которая и была общим языком человечества, и знали они, что Его волею им даровано право говорить и быть понятыми.
Во все времена, пока псевдо-пастыри трудились над созданием новых орудий убийства «иноверцев», эти особые люди совершенствовали исконный язык и инструменты, облегчающие общение между народами, указывая им дорогу к свету познания друг друга.
Многие тысячелетия труд этих носителей истины казался тщетным – люди убивали друг друга со все большей яростью, доводя счет жертвам своей «особой избранности» до миллионов. Но пришло последнее время, когда не осталось никакого иного шанса у человечества, кроме как услышать тех, кто избран петь те, исконные, песни, стереть границы и прекратить множить «вавилонские башни» на пепелище.
***
«Ты не знаешь, о чем говоришь!» – сорвалось. В ответ молчание, ни слова, только мирное посапывание, да мерное тиканье ходиков на стене. Поздно уже, ночь глубокая, голову тяжелую клонит от усталости. Провалился на мгновение, снова открыл глаза взбрыкнув головой. И опять за свое. «Надо же разбираться в предмете разговора, нельзя же утверждать того, в чем не смыслишь совершенно! – несколько нервно. – И молчать в ответ тоже пустое. Если нечего сказать, так и скажи, признайся, распишись в своем невежестве». Без толку, никакой реакции. Что-то промелькнуло, правда, в глубине сознания, показалось, что ответ все-таки есть. Конечно есть, а как же, ответ всегда есть.
«Я-то знаю, о чем говорю, знаешь ли ты, вот в чем вопрос! – с большим запозданием, но все же прозвучало. – Хорошо, я бы понял, если бы ты умел формулировать, но это же не так, какая-то сумятица в словах, только вопросы и звучат отчетливо. Но одних вопросов мало, нужна же какая-то точка зрения, а какая она, понять мне сложно». Ходики продолжали мерно тикать, отсчитывая минуту за минутой, минуту за минутой. Ответа не последовало. «Вот видишь, сказать-то и нечего в ответ» – рубанул в сердцах. И вдруг закричал: «Эй, ты куда, стой, так нельзя, мы еще не договорили! Вернись! Гад!»
Звук разбившейся чашки, сметенной со стола на пол неловким движением руки, заставил открыть глаза. Запотевшее от дыхания небольшое зеркало на подставке чудом избежало участи чашки только потому, что примостилось у самого лица.
«Да тут я, тут. Ну, как же нечего, много чего есть сказать…»
ГЛАВА VI
Я умер
Вот теперь все сделалось ясным. Четкое изображение, предельно чистый смысл и бесконечная перспектива на все триста шестьдесят.
А я не верил. Нет, не совсем так. Я верил, но как-то не до конца, сомневаясь. Даже когда мне дан был первый сигнал, не вполне понятный, расплывчатый, я продолжал сомневаться. Но потом, когда через два десятка лет я получил послание, не предполагавшее разночтений, то как-то сразу его принял, ни единой минуты не сомневаясь, что именно так все и должно быть. Никакой растерянности, нервической дрожи и испуганных взглядов через плечо. Ясно и четко до моего сознания было доведено то, что я назвал для себя Абсолютным Знанием. И все встало на свои места – исчезли местоимения.