ЭПИГРАММА
АНТОЛОГИЯ САТИРЫ И ЮМОРА РОССИИ XX ВЕКА
Эпиграмма
Серия основана в 2000 году
C июня 2003 г. за создание «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» издательство «Эксмо» — лауреат премии международного фестиваля «Золотой Остап»
Редколлегия:
Аркадий Арканов, [Никита Богословский], Владимир Войнович,
Игорь Иртеньев, проф., доктор филолог, наук Владимир Новиков,
Лев Новоженов, Бенедикт Сарнов, Александр Ткаченко,
академик Вилен Федоров, Леонид Шкурович
Главный редактор, автор проекта Юрий Кушак
Макет, оформление тома и компьютерная верстка
Лилия Кузьминова
Дизайн переплета Ахмед Мусин
Составители тома
Владимир Вестер, Юрий Кушак, Георгий Фрумкер
Литературные консультанты
Владимир Новиков, Бенедикт Сарнов
Шаржи на обложке Эдуард Коця
В оформлении тома использованы шаржи, карикатуры и рисунки
художников Э. Коця, Б. Ефимова, К. Рогова, Кукрыниксов,
О. Теслера, И. Игина, Е. Шукаева, С. Тюнина
© В. И. Новиков, предисловие, 2005
© В. С. Вестер, Ю. Н. Кушак,
Г. М. Фрумкер, составление, 2005
© ООО «Издателство «Эксмо», 2005
НЕПОБЕДИМЫЙ ЖАНР
Прошу всех встать!
К нам пожаловала Эпиграмма!
Что-то не вижу должного почтения к гостье. Ну да, ростом она не вышла: чаще всего состоит из четырех строк, а иногда ограничивается двумя. Да, ведет себя совершенно беспардонно, позволяет себе оскорбительные выпады по адресу самых высокопоставленных и авторитетных особ. Среди пострадавших от нее — главы государств, прославленные писатели и артисты. Голословные обвинения в глупости и подлости — это еще не самое страшное, на что она способна. Любимые ее шутки — как говорится, ниже пояса и довольно часто сопровождаются нецензурными словами. Да что ей цензура! Она свободно обходится без печатного закрепления: прозвучала однажды, ее все запомнили с ходу — и пошли повторять, передавать из уст в уста. В общем, легкомысленная особа, с которой можно вляпаться в нехорошую историю.
Но прошу все-таки принять во внимание ее возраст — более двух с половиной тысяч лет. Само слово «эпиграмма» по-гречески буквально означает «надпись», и началось все с посвятительных надписей на статуях, алтарях, надгробиях (одна из древнейших эпиграмм, адресованная Аполлону, приписывается самому Гомеру). Это потом уже стали писать на кого попало и на чем попало. Впрочем, грубость и скабрезность были свойственны уже старейшим мастерам жанра: творившие в первом веке римляне Катулл и Марциал вовсю издевались над физическими недостатками своих адресатов.
И еще у эпиграммы большие связи, причем с крупнейшими поэтами разных стран. Лафонтен, Вольтер, Бернс, Байрон, Лессинг, Гейне — все эти почтенные господа внесли свой вклад в золотой фонд веселого и беспощадного жанра. А в России? Мы часто повторяем слова Аполлона Григорьева о Пушкине — «наше все». А «все» — значит, и эпиграмма в том числе. Всю жизнь наш гений сочинял эпиграммы, мечтал выпустить их отдельной книжкой. Если посмотреть на всю совокупность пушкинских эпиграмм, то это тоже своего рода сатирическое «все»: тут и политические инвективы, и изысканные стилизации, и зарифмованные афоризмы, и совершенно «отвязанные» непристойности… В «ансамбле» с Пушкиным работали его друзья-эпиграмматисты Баратынский, Вяземский, Соболевский. Потом их традицию продолжили Дмитрий Минаев, Алексей Константинович Толстой — и сам по себе, и как один из создателей Козьмы Пруткова, чьи четыре эпиграммы — эпохальные шедевры…
Кажется, о славном прошлом нашей «бенефициантки» сказано достаточно. Пора перейти к ее подвигам и свершениям в веке двадцатом.
Камертон был задан чуть ранее. Когда появилась пьеса Л. Толстого «Власть тьмы» (1886), Владимир Алексеевич Гиляровский, знаменитый «дядя Гиляй» (впоследствии автор известной книги «Москва и москвичи»), отреагировал — не столько на пьесу, сколько на ее заглавие — следующим экспромтом:
Так родилась на свет главная в истории страны сатирическая эпиграмма, обобщившая в трех строках весь наш горький опыт и сохранившая актуальность вплоть до первой «пятилетки» века двадцать первого.
А начало двадцатого века для русской эпиграммы отмечено двумя главными темами: политика и поэтика. Обсуждалось, куда идет Россия и куда идет искусство. Политика, конечно, была на первом плане. В 1905 году Владимир Лихачев в журнале «Зритель» беспощадно припечатал царскую семью, обращаясь с эпиграммой к некоему мифическому писателю Самозванову:
Каламбур был понят всеми кем надо, а журнал был привлечен к судебной ответственности. Царский манифест, конституция, Государственная дума первого созыва… Все это вызывало сомнения и разочарования, суть которых обобщил Петр Потемкин в своей эпиграмме, написанной по канве одной из басен Козьмы Пруткова:
Написано ровно сто лет назад… Кроме многоточия, добавить нечего.
Но, конечно, эпиграмма не могла обойти вниманием и острые эстетические споры тех лет. Тот же Потемкин откликнулся эпиграммой на воздвигнутый в 1909 году памятник Гоголю работы скульптора Андреева: «Он сделал Гоголя из «Носа» и «Шинели». (Теперь-то мы именно этот памятник считаем лучшим и предпочитаем «советскому» Гоголю, выполненному Томским!) Нападал Потемкин и на футуристов, побывав на их выставке «Треугольник». Одинаково острым в политических и в эстетических спорах был главный эпиграмматист Серебряного века Саша Черный. Многие его сатирические стрелы долетают до наших дней с поразительной меткостью. Ну вот хотя бы:
Да, многие лучшие черты нашей словесности XX века определились именно в первые полтора его десятилетия, а после 1917 года продолжали развиваться в новых условиях, несравненно более трудных для художественного поиска. Оглядываясь на советские и постсоветские годы, можно сказать, что русская эпиграмма продолжала в основном освещать все те же две темы: политику и жизнь искусства. Причем они оказались тесно связанными: творческие личности оцениваются в эпиграммах прежде всего с точки зрения их общественно-политического поведения. Эпиграмма в полной мере осветила трагический процесс партийно-правительственного «руководства» литературой и искусством.
После того как все музы оказались под пристальным надзором цензуры и «проработочной» критики, эпиграмма все больше и больше уходила в подполье, в «самиздат» и устное бытование. Подобно интеллигентам, прошедшим лагерную закалку, познавшим язык и нравы простого народа, эпиграмма изменилась, в какой-то мере опростилась, освоила не только высокомерный сарказм, но и матерное словцо, научилась, что называется, бить морду противнику. Анонимная эпиграмма слилась с частушкой и стала народным жанром: