После орехов нельзя «Брани и мужа» читать.
Малый пергамент такой вмещает громаду Марона!
Да и портрет его тут виден на первом листке.
В юности эта была его первой игривою страстью,
И не Гликеру тогда, нет, он Таиду любил.
Если пергамент возьмешь ты этот в спутники, думай,
Что с Цицероном самим ты коротаешь свой путь.
Кинфию в юности пел неумолчно речистый Пропорций.
Славу доставил он ей, Кинфия — славу ему.
В кожаных малых листках теснится Ливий огромный,
Он, кто в читальне моей весь поместиться не мог.
Ежели верить тому, что твердят ученые мужи,
В римской истории Крисп первым пребудет вовек.
Этот объемистый том, состоящий из многих листочков,
Целых пятнадцать тебе песен Назона несет.
Испепелила любовь к Немесиде игривой Тибулла,
Он ведь и в доме своем рад был остаться ничем.
Правда, иные меня совсем не считают поэтом,
Книгопродавец же мой видит поэта во мне.
Сколько Катуллом дано его великой Вероне,
Столько Вергилий своей маленькой Мантуе дал.
Эта бумага тебе родники называет и реки,
Но ей бы лучше самой в этой поплавать воде.
С этих малюток мулов тебе не страшно свалиться:
Сядешь верхом, а сидишь ниже, чем на землю сев.
Если б услышать хотел ты о прелестях всех собачонки,
Мне бы пришлось на рассказ целый потратить листок.
Этот, копыта свои поднимающий быстро и мерно,
Золотоносной страной Астуры послан конек.
Ловко зверей не себе, а хозяину ловит борзая:
Зайца тебе принесет, зубом не тронув его.
Не за победы его я люблю, а за то, что прекрасно
Он все приемы постиг долгой постельной борьбы.
Дротиков я избегать хитро, обезьяна, умею.
Будь я хвостатой, тогда я бы мартышкой была.
Так она вертится вся и так сладострастна, что даже
Сам Ипполит бы не смог похоть свою удержать.
Медь, что за Матерь богов о келенце возлюбленном стонет,
Проголодавшийся галл часто привык продавать.
Гладким мальчик у нас пусть будет от лет, не от пемзы,
Чтоб рядом с ним ни одна дева не нравилась мне.
Мальчик, шею обвей любовью чистой —
Пояском, что согрела грудь Венеры.
Пояс Киферин возьми, ее нектаром весь напоенный:
Страстью, зажженною им, был и Юпитер спален.
Пусть убегают слова, но пальцы гораздо резвее,
И обгоняет язык в быстрой работе рука.
Раковиною морской сгладь папирус ты мареотийский,
И побежит по нему без затруднений тростник.
Не притворяется он и себя дураком он не корчит.
Кто не старается быть мудрым, тот истый мудрец.
Фриксову овну, злодей, перерезал ты нежную шею.
Это ли тот заслужил, кто тебе тунику дал?
Взглянешь на голову ты — пред тобою как будто сам Гектор,
Если ж его во весь рост видишь ты — Астианакт.
Победоносной она почти никогда не бывает:
Круглая парма твоя карлику будет щитом.[275]
В этой всей труппе себе Ненавистного ты не отыщешь,
Но кто угодно Двойным может обманщиком стать.[276]
Мне откровенно скажи: кифаредам и комедиантам
Что ты, застежка, даешь? Высшую цену в любви.