10 Он мне ближе всего и самый дальний.
Надо мне иль ему переселиться:
Пусть сосед ему будет иль сожитель
Тот, кто Новия видеть не желает!
Чтоб не несло от тебя перегаром вчерашней попойки,
Жадно, Фесценния, ты Косма пилюли жуешь.
Пачкает зубы тебе тот завтрак, но вряд ли поможет,
Если отрыжка пойдет из глубины живота.
5 Что же зловонней слюны, с душистою смешанной пудрой?
Чем может хуже двойной вони нести изо рта?
Всем надоевший обман, бесполезные эти уловки,
Брось-ка ты вовсе и впредь попросту пьяницей будь.[62]
Алким, в цветущих годах похищенный у господина
И на дороге в Лавик скрытый под легкой травой,
Не дорогие прими паросские шаткие глыбы
(Ставить их тщетно: они рухнуть над прахом должны),
5 Но незатейливый букс, лозы тенистые ветви
И орошенный слезой холмик, поросший травой.
Мальчик мой милый, прими этот памятник нашего горя:
Почестью вечно живой пусть он послужит тебе.
В день же, когда допрядет мне последние годы Лахеса,
Я завещаю мой прах так же, как твой, схоронить.[63]
Ты шепчешь на ухо всем и каждому, Цинна,
Ты шепчешь то, что можно всем сказать громко,
Смеешься на ухо, плачешь ты, ворчишь, стонешь,
Поешь ты на ухо, судишь ты, молчишь, воешь,
5 И до того засел в тебе такой недуг,
Что на ухо, Цинна, ты и Цезаря хвалишь.
Я никогда не видал, чтоб тебя окружали мужчины,
Я никогда не слыхал: «есть у нее фаворит», —
Нет, за тобою всегда ходила, тебе услужая,
Пола толпа твоего, не допуская мужчин.
5 Вот и казалась ты мне настоящей Лукрецией, Басса;
А оказалось, что ты лезешь в мужчины сама?
Женским местом о женское место ты трешься и трешься,
И превращает тебя в мужа преступная страсть.
Точно фиванский Сфинкс, загадала ты миру загадку:
10 Как угораздиться впасть и без мужчины во блуд?
Не издавая своих, ты бранишь стихи мои, Лелий.
Или моих не ругай, или свои издавай.
Часто мне Цест на тебя со слезами в глазенках пеняет,
Что досаждаешь ему пальцем блудливым своим.
Пальцем играть перестань: целиком забирай себе Цеста,
Ежели, Мамуриан, так уж ты вольно живешь.
5 Если же нет ни дров, ни подстилки на голой кровати,
Ни Антиопиных чаш, ни от Хионы горшков,
Если на брюхе твой плащ давно пожелтел и измаран,
И вполовину лишь зад галльской рубахой прикрыт,
Если питаешься ты лишь чадом из черной поварни,
10 Если с собаками пьешь грязную воду из луж, —
В зад я тебе не поддам (что мне зад с пустыми кишками?),
Лучше последний твой глаз вышибу я у тебя.
И не скажи, будто я такой уж злодей и ревнивец,
Просто запомни: блуди, Мамуриан, коли сыт.
С верным Фабрицием здесь Аквин покоится вместе;
Радостно первым достиг он Елисейских жилищ.
Общий алтарь говорит о начальниках первого пила,
Но еще лучше о них краткая надпись гласит:
5 «Связаны оба святым союзом жизни похвальной,
Оба (что редко найдешь) верные были друзья».
Глух твой голос — с тобою спали, Эгла.
Звонок он — целовать тебя не стоит.
Если кричишь на суде и трещишь ты без умолку, Элий,
Это недаром: берешь ведь за молчание ты.
Коль не досадно и не против ты, Скадзон,
Будь добр, Матерну моему шепни вот что, —
Но потихоньку, чтобы он один слышал:
«Вон тот поклонник ревностный плащей грубых,
5 В бетийской ткани сам и в серой, как пепел,
Всех тех за баб считает, кто одет в пурпур,
И всех, кто ходит в фиолетовом платье.
Пускай простое хвалит, пусть всегда носит
Он грязноватый цвет, да сам-то он желтый!
10 А почему ж считаю я его девкой?
Встречаюсь в бане: хоть бы раз он взгляд поднял!
Так нет: глазами ест он там парней ражих,
И слюнки у него текут на их ноги».
Ты спросишь, кто же он? Да я забыл имя.
Стоит лишь всем закричать, говорить начинаешь ты, Невол,
И как ходатай себя держишь иль ловкий делец.
Способом этим любой прослыть сумеет речистым!
Вот замолчали все… Ну, Невол, скажи что-нибудь!
Судится все Диодор и подагрою, Флакк, он хворает.
62
Ст. 2.