- Эва - мудрая женщина, - ответил Мэл и поцеловал мою лапку. - Она уступает, когда мне хочется выговориться.
Можно бы зардеться от комплимента, потупившись застенчиво, но в столовой собрался не тот контингент. Поэтому задеру нос гордо и высокомерно.
- Мудрость - достойное качество в свете отсутствия прочих способностей, - проскрипел желчный старик, которому выделили место рядом с именинницей. Из-за глухоты гость говорил громко и невпопад.
- Ну, почему же? - приобнял меня Мэл. - Прочих способностей у нас тоже хватает. Генетическая память не подвела Эву. Навыки постепенно восстанавливаются. Эва - сильный боец, как и ее батюшка Карол Сигизмундович.
Надо было видеть обескураженность мачехи. Она решила, что я стала пожизненной висорической инвалидкой. Зато отец сохранял каменное выражение лица. Уверена, он изучал отчеты преподавателей о моих "успехах", но почему-то не делился с женой. Впрочем, как не поделился секретом об урожденной слепоте старшей дочери, поступив весьма умно. Все знают, что нельзя доверять женщинам опасные тайны. Что становится известным женщине, о том мгновенно прознает весь свет. Поэтому для мачехи я осталась дочерью каторжанки, но жирного минуса в биографии хватило для брезгливого отношения.
- Продемонстрируете достижения? - обратился ко мне крупный мужчина с приплюснутым носом, отсортированный к родственникам именинницы.
За столом повисла тишина. Не успел Мэл открыть рот, чтобы привести парочку железобетонных причин для отказа, как моя рука протянулась вперед, и пальцы сжались в кулак над фужером с вином.
- Я могла бы усладить ваш взор виртуозной игрой с волнами, но позволю напомнить о поводе, по которому мы собрались.
Посмотрев выразительно на мачеху - мол, вот кто сегодня звезда и героиня романа, - я отвела локоть назад и разжала кулак. Сидящие напротив машинально отшатнулись, уклоняясь. Естественная защитная реакция, когда спружинившая волна летит в лицо.
Ворота родительского особняка закрылись за "Турбой".
- Эвка, ты схватила волну! - восторгался без устали Мэл. - Что-нибудь почувствовала?
Я поглядела на пальцы. Ничего не почувствовала. Пустота она и есть пустота. А если бы не схватила, то мило улыбнулась бы и сказала сборищу за столом: "Ой, простите, то получается, а то выходит из рук вон плохо".
- Но ведь ухватила! - не унимался Мэл. - Я от волнения язык прикусил. А ты раз! - и натянула как тетиву у лука. И твой отец впечатлился.
Да уж. Папенька увидел и задумался над тем, как далеко зашел вселенский обман с вымышленным висоратством.
За разговорами я не заметила, что мы ехали медленно-медленно, а потом Мэл и вовсе притормозил.
- Здесь живут мои родители, - кивнул буднично в сторону очередного кованого забора. - Хочешь посмотреть?
Обожежтымой. После вымученного семейного обеда завалиться в гости в Мелёшину-старшему?! Войти в дом, в котором Мэл провел детство и юность?! Поздороваться с его мамой?!
Потрясение от предложения Мэла переклинило клеммы в извилинах и вогнало в ступор. А Мэл, не став дожидаться ответа, повернул руль к воротам. Глазок видеокамеры прогулялся вдоль машины, и створки медленно расползлись в стороны.
Мама-мамочка, дай мне сил пережить этот ужасающе длинный день.
Мэл скучал по родительскому дому. Причем сильно скучал, хотя старался не показывать. За Мэла сказало нетерпение, с коим он подъехал к крыльцу и помог мне выйти из автомобиля, не дожидаясь, когда спустится со ступенек встречающий нас мужчина. Мэл поздоровался с ним рукопожатием:
- Привет, Коста. Сто лет, сто зим. Мы ненадолго. Пусть здесь постоит, - кивнул на "Турбу" и представил меня: - Это Эва. Кто дома?
Мужчина вежливо поклонился мне. Он был в брюках и в футболке, несмотря на прохладный день, соответствующий последним числам октября.
- Никого. Все разъехались.
- А Маська?
- Уехала утром на занятия и до сих пор не вернулась.
Мэл вздохнул с невольным облегчением, а следом выдохнула и я. Конечно, порыв Мэла был спонтанным, но если бы мы натолкнулись на кого-нибудь из родственников, у него имелось в запасе оправдание: показать мне родительский дом.
А дом был роскошен, как и парк со стрижеными газонами и деревьями, с аккуратными щебневыми дорожками. К двухэтажному особняку вели ступени, расходившиеся по окружности в разные стороны, но одинаково приводящие к парадному входу. Палевые стены, вишневая черепица, балконы, "грибочки" вентиляционных шахт... И окна, окна... Ужас, сколько окон. И все их нужно мыть.
Парк впечатлял выверенной геометрией форм. Мэл бегал здесь ребенком, расшибал коленки, лазил по деревьям, стрелял в воробьев заклинаниями...
Коста покинул нас, уйдя по своим делам.
- Ищешь песочницу, в которой я играл? - ухмыльнулся Мэл, обернувшись. Он успел потянуться, разминая мышцы, и теперь оглядывал окрестности, опершись о невысокую ажурную оградку.
- Ты здесь родился?
- Ну, родился я в клинике акушерства и гинекологии. А сюда мы переехали, когда мне было шесть лет. Пойдем, покажу дом, - Мэл отворил стеклянные двухстворчатые двери, приглашая, но я замялась.
- Мы ненадолго, - успокоил он.
Хорошо бы. А еще лучше уехать до возвращения родителей Мэла.
И нога с неохотой переступила порог.
- Сколько здесь комнат?
- Зачем тебе?
- Сколько? - не отставала я.
- Пятнадцать, - ответил он после паузы. - На первом этаже - гостиная, кабинет, бильярдная, две столовые, кухня, два салона. На втором - спальные комнаты.
Мэл показывал, и я замирала в восхищении. Прекрасные интерьеры: люстры, камины, ковры, зеркала, картины, шторы, мебель... Безукоризненная чистота. Элегантность, утонченность, немалый достаток. Лощеный уют, к которому приложила руку мама Мэла.
Бедный столичный принц. Как он умудряется жить в общежитии при минимуме удобств? Наверное, ночами ему снится утерянный комфорт.