Серые овцы под серым деревом смотрели на них и еле слышно блеяли; дождь сыпался из мрачных туч подобно длинным прямым стрелам.
Дверь открыла женщина, опрятно одетая, смотревшая на них со страхом и неудовольствием; ибо если ее репутация была дурной, то репутация ее посетителей была ничуть не лучше; хозяин земли был известен как безбашенный гуляка и развратник, посвящавший избыток времени распутству на пару с сэром Николасом Бэтапом из Бодиама, также швырявшем деньги на ветер.
Никто из них не остановился бы перед насилием, а что касается чести, то они были лишены ее подобно тому, как расколотое молнией дерево возле пруда было лишено листьев.
Кроме того, оба они, по своему обычаю, были пьяны.
— Нам нужно укрытие, Гуди Бойл, — крикнул Кредитон, протискиваясь внутрь и бросая ей поводья. — Отведи лошадей в сарай.
Женщина не могла отказать хозяину, способному в одно мгновение вышвырнуть ее со своей земли; она хрипло выкрикнула какое-то труднопроизносимое имя; неухоженный мальчишка подошел и увел лошадей, в то время как молодые люди, спотыкаясь, вошли в хижину, сразу наполнив ее своим великолепием.
Эдвард Кредитон был красивым молодым человеком, и хотя необузданность и излишества наложили на его лицо свой отпечаток, он все еще производил хорошее впечатление теплым цветом кожи, светлыми завитыми волосами, в темно-синего цвета костюме, бриджах из оленьей кожи, иностранных кружевах, высоких сапогах, с французской шпагой, золотыми кольцами и цепочкой для часов.
Сэр Николас Бэтап был смуглее и казался женственнее него; в его телосложении присутствовала бросавшаяся в глаза слабость, но одет он был изысканно до щегольства, при этом высокомерием он намного превосходил своего приятеля.
Из них двоих, он обладал более дурной репутацией: он не был женат, а потому никто не мог ограничить его шалости, в то время как у Кредитона имелась молодая жена, которую он по-своему любил, оказывавшая смягчающее воздействие на его поступки или даже пресекая некоторые из них; она оставалась верной ему и все еще обожала после пяти лет несчастного брака, как это свойственно некоторым женщинам.
Дождь превратился в ливень, стекла маленького домика были залиты водой.
Гуди Бойл подбросила поленья в огонь и принялась мехами раздувать пламя. Комната казалась мрачной; в ней не было ничего, кроме нескольких деревянных табуретов, стола и вил.
На столе стояли две большие восковые свечи.
— А это зачем, Гуди? — спросил Кредитон.
— Для мертвых, сэр.
— В доме мертвые? — воскликнул сэр Николас, прислонившись к камину и грея руки. — Зачем тебе мертвецы в доме, ведьма?
— Это не мой мертвец, милорд, — ответила женщина со злобной вежливостью. — Тот, кто укрылся здесь, здесь и умер.
— Проклятая ведьма! — взревел Кредитон. — Ты слышишь, Ник? Пришел сюда искать укрытия — и умер! Ты собираешься наложить на нас заклятие, мерзкая ведьма…
— Никаких заклятий, — тихо ответила женщина, растирая руки. — Он долго болел и умер здесь от лихорадки.
— А кто наслал эту лихорадку? — спросил Кредитон с пьяной серьезностью. — Кто заставил его прийти сюда?
— Возможно, та, кто привела сюда нас, — рассмеялся сэр Николас. — И где же твой мертвец, Гуди?
— В соседней комнате; у меня их только две.
— Этого и так слишком много, тебе нужны только вязанка хвороста и пучок пакли, чтобы зажечь ее, ведьма, — пробормотал Кредитон, пошатываясь, поднимаясь с табурета. — Где мертвец? Я хочу взглянуть, выглядит ли он так, будто умер естественной смертью.
— А ты не спросишь сначала, кто это? — сказала женщина, отпирая внутреннюю дверь.
— А почему это должно меня заботить?
— Кто же он? — спросил сэр Николас, у которого голова всегда была ясной, у пьяного или трезвого.
— Ричард Хорн, — ответила Гуди Бойл.
Нэд Кредитон взглянул на нее глазами трезвого человека.
— Ричард Хорн, — повторил сэр Николас. — Значит, он, наконец, умер; твоя жена будет этому рада, Нэд.
Кредитон мрачно усмехнулся.
— Я позаботился о том, чтобы она больше не боялась мерзкого негодяя, брошенного умирать от лихорадки на болоте.
Но сэр Николас слышал совсем другое; даже сам Нэд рассказывал ему, как Энн Кредитон боялась преследований Ричарда Хорна, как она просыпалась в темноте, крича от страха, подобно потерявшемуся ребенку, поскольку тот ухаживал за ней до ее замужества, а потом продолжал любить ее со всем безумием и дерзостью страсти, пока справедливость не восторжествовала, и он, разоренный, не оказался на болотах.
— Да, милорды, — произнесла Гуди Бойл тонким голосом, в котором слышался чужеродный акцент. — Миледи теперь может спать спокойно, потому что Роберт Хорн никогда больше ее не побеспокоит.