Аптекарь снова вернулся к огню, ощутив слабый аромат ириса, который леди оставила после себя, смешанного с запахами хины и ромашки, розмарина и шафрана, пчелиного воска и скипидара, мирры и корицы — обычной атмосферой аптечной лавки.
«Не сомневаюсь, она знает, что делает, — подумал мистер Прауди, — а поскольку я все равно не могу ей ничем помочь, мне лучше остаться здесь, пока Фрэнсис Валлеторт не вернется и не объяснит случившееся».
Но он обнаружил, что не может сосредоточиться ни на «Газетт», ни на чем другом, кроме таинственных событий этого вечера.
Он взял старинную книгу по медицине и принялся перелистывать страницы, стараясь заинтересовать себя древними рецептами лекарств из кровяного корня, мандрагоры, валерианы, горечавки, льняного семени и иссопа, квасцов, корня тыквы и черной вишни, которые знал наизусть и которые нисколько не отвлекали его от мыслей о женщине в богатом иностранном наряде, так внезапно появившейся из ночи, о ее горе и растерянности.
Теперь, когда она ушла, его охватило беспокойство — куда она направилась? Не грозит ли ей какая опасность? Не следовало ли ему силой удержать ее до возвращения Фрэнсиса Валлеторта, говорившего и по-французски, и по-итальянски? Вне всякого сомнения, причина прихода леди была связана с ним; она снова и снова повторяла: «Фрэнсис Валлеторт, Фрэнсис Валлеторт». Аптекарь пил душистое вино, поправлял свечи, согревал руки и ноги у огня и прислушивался к дверному колокольчику, который должен был сообщить ему о возвращении доктора.
Он начал клевать носом, почти задремал в кресле и уже начал испытывать раздражение по отношению к событиям, не дававшим ему уснуть, когда звонок прозвенел в третий раз; он вздрогнул, как это обычно случается с теми, кто слышит резкий звук в полной тишине.
— Наконец-то, это Фрэнсис Валлеторт, — сказал он, встав и подняв свечу, почти догоревшую; с тех пор, как доктор покинул дом, прошло уже не менее получаса.
Аптекарь снова открыл дверь в промозглую, ветреную ночь; свеча в его руке погасла.
— Вы… вы должны прийти, — раздался из темноты женский голос; он едва смог различить фигуру своей ночной гостьи, стоявшей в дверях и смотревшей на него сверху вниз; она произнесла эти три английские слова так осторожно и с таким трудом, с таким иностранным акцентом, что аптекарь тупо уставился на нее, не понимая; тогда она снова разразилась восклицаниями на непонятном ему языке, схватила его за руку и потащила за собой.
Мистер Прауди, совершенно сбитый с толку, вышел на улицу и остановился, без шляпы и плаща, с подсвечником в руке.
— Если бы вы только могли мне все объяснить, мадам! — с отчаянием воскликнул он.
Пока он говорил, она захлопнула за ним дверь, снова схватила за руку и повлекла вниз по Дин-стрит.
Мистер Прауди не хотел отказать ей в помощи, но это приключение не доставляло ему никакого удовольствия; он дрожал от холода, его пугала темнота; он жалел, что не успел захватить с собой шляпу и плащ.
— Мадам, — сказал он, торопливо шагая за ней, — если нет кого-нибудь, кто говорит по-английски, боюсь, я не смогу вам помочь, в каком бы положении вы ни оказались.
Она ничего не ответила; он слышал, как стучат ее зубы, чувствовал, как она дрожит; время от времени она спотыкалась о грубую брусчатку мостовой. Они не успели далеко пройти по улице, когда она остановилась у двери одного из особняков, осторожно толкнула ее и ввела мистера Прауди в холл, погруженный в абсолютную тишину и темноту. Мистеру Прауди казалось, что он знает все дома на Дин-стрит, но никак не мог понять, в каком именно находится; темнота совершенно сбила его с толку.
Дама открыла еще одну дверь и втолкнула мистера Прауди в комнату, в которой горел слабый свет.
Мебель в комнате отсутствовала, она была в плохом состоянии, везде виднелась пыль; закрытые ставни скрывали длинные темно-синие шелковые занавески. На стене висела серебряная лампа чудесной работы, мрачно освещавшая пустую комнату.
Аптекарь уже собирался заговорить, когда дама, застывшая и к чему-то прислушивавшаяся, вдруг зажала ему рот рукой и толкнула за занавеску. Мистер Прауди был готов запротестовать, ему не понравилось подобное обращение, но он подчинился, увидев испуг и мольбу на побледневшем лице иностранки, и, совершенно сбитый с толку, позволил увлечь себя за складки широких занавесок, странно выглядевших в пустой комнате.
Снаружи послышались уверенные шаги, и мистер Прауди, отважившись выглянуть из-за занавески, увидел, как в комнату вошел его первый посетитель. Теперь на нем не было ни маски, ни парика, ни шляпы, и вид его заставил мистера Прауди содрогнуться.