Исстрадавшиеся, измученные люди тянулись к праздникам, чтоб хоть немного забыться, начать новую жизнь. Устраивали бедные, но шумные свадьбы, крестины, праздновали Октябрьскую и Первое мая, Масленицу и Рождество. Николая с баяном то и дело куда-то приглашали — как же без музыки!
Жизнь шла.
Вышла замуж Вера, жена Васи… Мария Присоха писала ей из Никопольского района Днепропетровской области, сообщала, как она добивается от властей, чтобы имя Васи было написано вместе с именами партизан и подпольщиков на братской могиле. Письма были сбивчивые, путаные: Мария писала, что с Васей они были только товарищами по партизанской борьбе, а в том, что ее не расстреляли, выпустили из тюрьмы, ее вины нет. В чем-то она оправдывалась, что-то доказывала. Затем замолчала.
Вера рассказала все это Епистинье.
В сбивчивом рассказе, где перемешались немцы, партизанский отряд, предатели, местные жители, Епистинья узнавала Васю, веселого, улыбчивого, честного, родного, но слушать все это было горько и не очень хотелось. Если бы в рассказе светилась хоть небольшая надежда, что Вася жив и надо только ждать, искать его, Епистинья ни одного слова бы не пропустила, но Мария утверждала, что Вася «погиб как герой», «звери-фашисты расстреляли его в Новопавловской круче», что он «вместе с другими похоронен с почестями». Каково Епистинье слушать все это, если нет надежды!
Вера вышла замуж.
Что же было дальше с Васей, чей след потерялся в Крыму осенью 1941 года, после встречи с Филей?
Мария Присоха работала учительницей начальной школы в селе Капуловке Никопольского района, жила с двумя сестрами и матерью. Когда пришли немцы, она стала работать переводчицей в комендатуре села Покровского, как она говорила — по заданию подпольщиков. В селах района жили, скрывались по хатам наши солдаты, попавшие в окружение. В Капуловке некоторое время жил и Василий, другие солдаты, с которыми Мария познакомилась. Как Вася попал из Крыма в Никополь — неизвестно.
Положение в оккупированных селах было настороженным, неопределенным: большинство затаилось, ожидая, что будет дальше, кто-то пытался начать борьбу, кто-то пошел на службу к немцам. Молодых людей партиями отправляли на работу в Германию или на восстановление моста через Днепр в Никополе и другие работы.
Развернуть партизанскую войну, как в Белоруссии, на юге Украины было трудно, лесов в округе не было, а плавни скрывали ненадежно. В марте 1943 года наши сбросили в окрестности Никополя несколько парашютистов-десантников, чтоб организовать, оживить партизанскую и подпольную борьбу. В плавнях появился партизанский отряд, с которым Василий и его друзья установили связь. Теперь Мария и ее подруги собирали партизанам продовольствие и переправляли в отряд, Василий с одним из друзей ходил по селам, вербовал людей, собирал данные о немцах.
Жители некоторых сел помнили Василия. Уже в наши годы его узнавали на фотографии, рассказывали о нем с улыбкой, с любовью. Но многие из жителей и сейчас еще боятся рассказывать всю путаную правду о годах войны.
Василия арестовали вместе с другими товарищами в ноябре 1943 года. Взяли и Марию. Василий и Мария оказались вместе в одной камере никопольской тюрьмы.
В течение ноября арестованных допрашивали, пытали, а 1 декабря 60 человек немцы вывезли на окраину Никополя к Новопавловской круче и расстреляли. Марию и еще нескольких девчат выпустили.
Мария Присоха оказалась под подозрением: почему ее немцы выпустили, если она выдает себя за активную помощницу партизанам? Почему работала в немецкой комендатуре? Доказательств ее вины в провале партизан не было, а подозрение оставалось. Полицаи и предатели бежали с немцами, многие из своих расстреляны, жители сел говорили невнятно и путано, к тому же все они, как «проживавшие на оккупированной территории», сами были на подозрении. Вся ситуация запуталась, перекрутилась, Марии хотелось кому-то все рассказать, высказаться, хотелось оправдаться. Но всего она и сама не знала.
Никакой вести, письма, знака от человека, крикнувшего на станции о смерти Филиппа в плену, на хутор не приходило.
Очень ждали отца Жорик и Женя, особенно после того, как вернулся Николай. Они часто убегали на другой конец хутора, чтоб побыть около дяди Коли, поговорить с ним, посмотреть, как он что-то строгает на верстаке.
«Мама, — сказал как-то Жорик, — ты выйди замуж хоть на недельку, чтоб я мог кого-нибудь назвать папой…»
Однажды Епистинья узнала, что в Роговской кто-то вернулся из плена, и попросила Николая съездить с ней в станицу, вдруг тот знает что-то о Филе, о сыновьях.