Согласованная цена контракта составляет 843 000 лир, и хотя два процента от этой суммы необходимо отнести к ассигнованиям на особые случаи, цена за станок все равно, как вы можете видеть, выше той, какую нам удавалось получать раньше. Официально этот факт объясняется модификацией. В действительности же модификация носит номинальный характер. Срок поставки — шесть месяцев.
Все детали контракта я отправляю через господина Фитча обычным путем. Как бы то ни было, мне показалось, что стоит воспользоваться возможностью и сообщить новость лично вам.
С уважением,
От Клэр мне.
Лондон, 14 апреля.
Я прочла твое письмо сегодня утром и пишу тебе на работе, так что мой ответ будет короче, чем мне хотелось бы.
Первым делом спешу сказать, дорогой, что работа в компании «Спартак» всегда представлялась мне вынужденной. Но я считала и продолжаю считать, что ты поступил разумно, согласившись на нее. Думаю, неприятности с «Барнтон-Хит» стали для тебя большим потрясением, чем ты осознавал. Одновременно недооценивая и переоценивая себя, ты ступил на неверный путь и пытался вернуться в прошлое. Я слишком сильно переживала и в таком состоянии не могла стать тебе верной опорой. Тебе было необходимо пройти весь путь самому — начать с переживаний и закончить решимостью. Ты же сначала волновался слишком мало, а потом слишком много. Пожалуй, отец был в чем-то прав. «Твой молодой человек, — сказал он (так он всегда тебя называет), — твой молодой человек должен найти работу в государственных структурах. Он чистый технарь и лишен качеств, необходимых для общества, где правит нажива». Наверное, не очень лестная для тебя характеристика, любимый, однако она недалека от истины. Кстати, одна из причин, почему ты мне нравишься.
Но все это почти не имеет отношения к твоему письму. Честно говоря, дорогой, я немного волнуюсь. Нет-нет, не подумай, не из-за решения уволиться из «Спартака». Я полностью доверяю твоей рассудительности и здравому смыслу. Если ты считаешь, что нужно уходить из компании «Спартак», не медли. Но что касается всего остального, я не собираюсь даже делать вид, что догадываюсь, к чему ты клонишь. «Таинственность» — слишком мягкое слово. Я прекрасно помню, о чем говорил отец, когда мы вернулись домой после того, как решили узаконить наши отношения. Потому что твои ответы бедняге были настолько глупы, что на следующее утро за завтраком он спрашивал меня, собираемся ли мы пожениться до или после твоего визита к психоаналитику. Боюсь, я не в состоянии уловить какой-либо связи между осью Берлин — Рим и станкостроением, но готова допустить существование некой тайны. Помнится, я выполняла для тебя кое-какие исследования, связанные с поверхностным натяжением клея. Вероятно, ты имеешь в виду именно это.
Нет, Ники, меня волнует то, о чем ты решил умолчать. Любовь моя, я никогда не пыталась читать между строк твоих писем. Однако порой мне удается кое-что прочесть под строками. У тебя есть привычка зачеркивать слова, которые тебе не понравились, и писать над ними новые. Этот способ неэффективен и обычно, держа лист против света, я в состоянии разобрать зачеркнутое. Так что можешь представить, что я почувствовала, когда прочла, что ты согласился на нечто «глупое», а потом обнаружила, что это слово заменяет зачеркнутое «опасное».
Конечно, определение «опасное» может быть не вполне подходящим, но не настолько — иначе ты вообще не стал бы его использовать. Кроме того, если учесть остальное содержание письма (кстати, что это за «небольшой инцидент», о котором ты с такой легкостью пишешь?), логично прийти к выводу, что определение было достаточно точным, а ты просто не желал меня тревожить.
Не хочу придумывать всякие глупости или впадать в истерику, но что бы ты ни делал, Ники, — будь осторожен. Я не такая дура, чтобы считать тебя беспечным. Наверное, такого рода женские увещевания должны раздражать мужчин. И все равно будь осторожен. А поскольку ты уже решил уехать, возвращайся ко мне как можно скорее. Если не ошибаюсь, предупреждать об уходе нужно за месяц, а значит, ты будешь дома не раньше конца июня. Я просто сгораю от любопытства — не говоря уже о том, что мне одиноко. С нетерпением буду ждать письма.
Люблю, милый, и благословляю тебя.
P.S. Мне в голову пришла мысль, что самая поэтичная справедливость очень жестока.
Мне от Альфреда Пелчера, эсквайра.
Вулвергемптон, 19 апреля.