Залесхофф смотрел на меня, приоткрыв рот. Потом перевел взгляд на девушку. Я едва сдерживал торжествующую улыбку. К счастью, мне это удалось, поскольку Залесхофф внезапно расхохотался и ударил себя ладонью по колену.
— Советские агенты! — истерически вскрикивал он. — Это уж слишком, Бог мой!
Я терпеливо ждал, пока он закончит смеяться. Потом сухо заметил:
— Вы все еще не ответили на мой вопрос.
Внезапно Залесхофф стал серьезным.
— Минутку, Марлоу. Не торопитесь с выводами. Подумайте, зачем мне, респектабельному американцу…
Я раздраженно взмахнул рукой, призывая его замолчать.
— Ладно, ладно!
— И…
— Оставим это. Но, — я погрозил ему пальцем, — вы не останетесь в претензии, если я сделаю собственные выводы, правда?
— Какие у нас могут быть претензии, господин Марлоу? — с милой улыбкой спросила девушка.
Вопрос почему-то поставил меня в тупик. Я больше не стал развивать эту тему, хотя решил, что обязательно к ней вернусь. Однако такая возможность представилась не скоро. Три дня спустя, к шумной радости Залесхоффа, мне пришло письмо от Вагаса.
В воскресенье, в половине третьего дня, я покинул отель «Париж» — как обычно, в сопровождении двух неприметных мужчин — и встретился с Залесхоффом в кафе неподалеку от замка. Тамары с ним не было. Он заказал для меня кофе и посмотрел на часы.
— У нас десять минут, а потом начнем.
— Начнем что?
— Избавляться от двух ваших теней.
— Я встречаюсь с Вагасом только вечером, почти в одиннадцать.
— Возможно, но начинаем мы уже сейчас.
— Послушайте, Залесхофф, — раздраженно запротестовал я, — не пора ли объяснить, что все это значит?
— Слушайте. Вам нужно каким-то образом избавиться от тех двух парней, но их не купишь на простые трюки вроде отеля с двумя выходами. Я понаблюдал их за работой. Они знают свое дело. Кроме того, если вы попытаетесь их надуть, они поймут, что вы что-то замышляете, а это уже плохо. Нужно сделать так, как будто они потеряли вас случайно — по крайней мере все должно выглядеть случайностью. Вот тут нам пригодится шествие.
— Какое шествие?
— Фашистских молодежных организаций «Балилла» и «Авангардисты» — нечто вроде военизированных бойскаутов. Они маршируют от центрального вокзала вместе с отрядами чернорубашечников и под их командованием. Детей привезут из Кремоны, Брешии, Вероны и других городов на специальных поездах. Колонны пройдут маршем до Соборной площади, чтобы послушать одного из фашистских боссов, который расскажет им, какая замечательная вещь война. Потом они споют «Юность»[75] и промаршируют обратно. Именно на обратном пути вы и проделаете свой трюк.
— Трюк? Только не говорите мне, что я должен одеться в форму итальянского бойскаута и присоединиться к маршу.
— Давайте без шуток.
— Простите.
Он с серьезным видом наклонился вперед.
— Вы когда-нибудь пробовали пересечь дорогу, когда по ней движется многолюдная процессия?
— Да.
— И вам это удалось?
— Нет.
— Вот именно! А теперь слушайте.
Залесхофф говорил пять минут без перерыва.
— Может получиться, — признал я.
— Получится. Главное — правильно рассчитать время.
— А вдруг они меня не пропустят?
— Пропустят, если Тамара сделает свое дело.
— Ладно, попробую.
— Хорошо. Допивайте кофе, и пойдем. Два парня в черных фетровых шляпах — это они?
— Да.
— Тогда идем и все вместе полюбуемся шествием.
День стоял чудесный. Небо очистилось, и солнце отбрасывало резкие тени на покрытые пылью дороги. На тротуарах толпились люди. Казалось, на улицу вышли все миланские семьи. Мужчины и женщины были в черном, маленькие девочки — в белом, мальчики и девочки постарше — в форме «Балиллы» и «Авангардистов». Флаги и значки с портретом Муссолини шли нарасхват. Молодые летчики, перепоясанные ремнями, фланировали группами по три или четыре человека, бросая взгляды на стайки хихикающих фабричных работниц. Стены домов украшала роспись по штукатурке с изображением профиля Муссолини. Кафе вдоль маршрута шествия были заполнены усталыми мужчинами и женщинами — родителями и родственниками участников, которые приехали, как объяснил мне Залесхофф, рано утром на специальных поездах. Многие женщины держали на руках плачущих младенцев.