— Да, хотел. — Он выразительно обвел рукой окружавший нас пейзаж и умолк. — Надеюсь, ваша склонность к мелодраме удовлетворена?
— Мелодрама мне нравится не больше, чем вам, генерал, — возразил я. — Меня беспокоит только тайна.
В отраженном свете лампочки на приборной доске я увидел, как его губы насмешливо скривились.
— Похвальное беспокойство, господин Марлоу. Прошу меня извинить, но мне оно кажется несколько преувеличенным.
— Вы хотели меня видеть? — повторил я.
— Да. — Он явно не торопился. — Как я понимаю, контракт с коммендаторе заключен?
— Да. Надеюсь, вас удовлетворили мои усилия ответить любезностью на любезность?
— Вполне. — Он колебался. — Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Вот как?
Он заглянул в салон.
— Думаю, в моей машине немного удобнее, чем в вашей. Предлагаю пересесть ко мне.
— Мне и тут неплохо.
Генерал вздохнул.
— Что-то не чувствуется атмосферы взаимного доверия и уважения, которой я всеми силами стремлюсь окружить наши встречи. Тем не менее, — он открыл дверцу, — надеюсь, вы не будете возражать, если я сяду рядом. Ночной воздух за городом довольно холоден, а у меня слабые легкие.
— Пожалуйста, садитесь.
— Благодарю. — Вагас сел в машину, захлопнул дверцу и принюхался. — Сигара, Марлоу, и очень плохая. Знаете, я не могу поздравить вас с удачным выбором табака.
Я мысленно поморщился. Резкий запах сигары, которую Залесхофф курил на обратном пути от озера Комо, впитался в обивку. Я пробормотал извинения.
— У меня есть английские сигареты, если хотите.
— С удовольствием. Спасибо.
Он прикурил от спички, которую я для него зажег, и глубоко затянулся. Потом медленно и осторожно выдохнул дым. Я ждал.
— Марлоу, — внезапно сказал Вагас, — произошло кое-что не очень приятное.
— Неужели?
— Да. Нечто такое, о чем я, честно говоря, немного стыжусь вам сообщать.
— О?
— Поговорим начистоту. — Теперь у него был тон человека, который решил ничего не утаивать. — Возможно, вы помните: когда в первый раз, у меня дома, мы обсуждали условия нашего договора, речь шла о сумме в две тысячи лир в месяц.
— Естественно, помню.
— Впоследствии я назвал другую цифру, три тысячи лир в месяц, на чем мы и остановились.
— Да. — Я был озадачен. Ничего похожего на один из тех гамбитов, которые я рисовал в своем воображении.
Он похлопал меня по колену:
— Признаюсь, решение повысить сумму с двух до трех тысяч лир я принимал самостоятельно.
— Понимаю.
На самом деле я ничего не понимал и пребывал в полной растерянности. В голову закралось подозрение, что Залесхофф ошибся, предполагая, что цель встречи, о которой просил Вагас, — это шантаж.
— Поймите мои чувства, Марлоу. Я спешил договориться о сотрудничестве. Мне казалось, что своими действиями я всеми доступными средствами защищаю интересы своей страны. — В его голосе слышались укоризненные нотки, как у несправедливо обвиненного человека. — Представьте мое огорчение и, я бы сказал, даже отвращение, — он сделал эффектную паузу, — когда несколько дней назад мне сообщили, что мое начальство в Белграде не может одобрить соглашение, которое я с вами заключил.
— О! — Я все понял: Залесхофф ошибся, это лишь попытка сбить цену.
Вагас тяжело вздохнул.
— Вряд ли вам нужно объяснять, как я встревожился. Немедленно связался с Белградом и выразил свой решительный протест. Сказал, что это дело чести. Увы, они были непреклонны. — Его тон стал доверительным. — Между нами, Марлоу, у меня не хватает терпения на этих бесконечных чиновников, которые сидят в правительственных кабинетах. Они никогда не идут на компромиссы, у них ограниченный кругозор, и они до нелепости экономны. Я простой солдат, обычный солдат, который стремится исполнить свой долг, как он его понимает, но могу вам признаться: бывают моменты, когда я чувствую, что мою верность испытывают на прочность.
Голос Вагаса дрожал от ложного пафоса. Благородное негодование несколько портил аромат «Шипра», волнами исходивший от генерала, когда он сочувственно разводил руками. Похоже, он ждал моей реакции. Я не отвечал, храня угрюмое молчание.
— Марлоу, — решительно продолжил Вагас, — начальство в Белграде поручило мне обратиться к вам с определенными предложениями. Хотя я совершенно не согласен с их духом, мне приходится подчиняться приказам. Предложения касаются условий, на которых вы стали агентом югославского правительства.
Я вздрогнул. Такого мне еще не приходилось слышать. «Стали агентом югославского правительства». Замените «югославский» на «немецкий», и все станет на свои места. Мне это совсем не нравилось. Судя по молчанию Вагаса, он ждал, пока до меня дойдет смысл его слов.