Особенно теплыми вечерами ужин в «Резерве» сервировали на террасе. По таким случаям над ней натягивали тент, а на столы ставили лампы. Когда их зажигали, выглядело все очень жизнерадостно.
В тот вечер я решил выйти на террасу первым. Прежде всего я сильно проголодался. А во-вторых, хотелось не спеша, одного за другим, разглядеть постояльцев. Но когда я пришел, трое из них уже были на месте. Один из них, мужчина, сидел в одиночестве позади меня, так что рассмотреть его я мог, только развернув свой стул на сто восемьдесят градусов. Пришлось ограничиться пристальным, по возможности, взглядом на пути к своему месту.
Лампа на его столе, да еще то, что сидел он, низко наклонившись к тарелке, позволяли мне увидеть лишь голову с коротко стриженными седеющими светлыми волосами, зачесанными набок, без пробора. На нем была белая, с короткими рукавами, рубашка и брюки из грубой льняной ткани явно французского производства. Вероятно, либо Андре Ру, либо Робер Дюкло.
Я сел и сосредоточил внимание на двух других.
Оба сидели, выпрямив спины, глядя друг на друга через стол; он — узкоголовый мужчина с седеющими каштановыми волосам и редкими усиками, она — меланхоличная костлявая женщина средних лет с нездоровым цветом лица и аккуратно причесанными светлыми волосами. На ней были белая блуза и черная юбка, на нем — серые фланелевые брюки, коричневая, в полоску, рубаха, форменный военный галстук и просторная полосатая куртка для верховой езды. Пока я разглядывал мужчину, он взял со стола бутылку дешевого кларета и поднял ее на свет.
— Знаешь, дорогая, — донесся до меня его голос, — мне кажется, новый официант прикладывается к нашему вину. Я еще за обедом тщательно отметил уровень.
Уверенный голос выдавал представителя верхушки английского среднего класса. Женщина едва заметно пожала плечами. Такой разговор ей явно был не по душе.
— Видишь ли, дорогая, — продолжал он, — я из принципа обращаю внимание на подобное. Этого малого следует осадить. Я намекну Кохе.
Я заметил, что женщина снова пожала плечами и слегка прикоснулась салфеткой ко рту. Трапеза продолжалась в молчании. Явно это были майор и миссис Клэндон-Хартли.
Начали подходить другие обитатели пансионата.
Фогели сели позади английской пары, рядом с балюстрадой. Еще одна пара устроилась за столиком у стены.
Они были явно французами. Темноволосому, пучеглазому, с небритым подбородком мужчине на вид было лет тридцать пять. Женщине, худощавой блондинке в атласной пляжной накидке, с поддельными, каждая величиной с виноградину, жемчужными серьгами, немного побольше. Отодвигая для нее стул, мужчина погладил ей руку. В ответ она украдкой сжала ему пальцы и поспешно обежала взглядом террасу, не заметил ли кто. Герр Фогель подмигнул мне из-за своего столика.
Я решил, что блондинка — скорее всего Одетт Мартен. Ее спутник — либо Дюкло, либо Ру.
Когда официант забирал у меня тарелку из-под супа, я задержал его.
— Месье?
— Кто этот господин с седой бородой?
— Месье Дюкло.
— А тот, с блондинкой?
Официант скромно улыбнулся.
— Это месье Ру и мадемуазель Мартен. — Слово «мадемуазель» он произнес с едва заметным нажимом.
— Ясно. А где же герр Шимлер?
Официант удивленно приподнял брови:
— Герр Шимлер, месье? Такого у нас в «Резерве» нет.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен, месье. — Сказано было с некоторым холодком.
Я обернулся.
— А кто же этот господин за угловым столиком?
— Месье Поль Хайнбергер, швейцарский писатель и друг месье Кохе. Вам рыбу, месье?
Я кивнул, и официант поспешно отошел от моего столика.
Секунду-другую я сидел неподвижно. Затем спокойно, но дрожащей рукой нашарил в кармане составленный Бегином список, прикрыл его салфеткой и еще раз внимательно прочитал.
Впрочем, я и так заучил его наизусть. Имени Хайнбергера в нем не было.
5
«Эмиль»
Боюсь, у меня немного пошла кругом голова. Поедая рыбу, я дал волю воображению. Я так и предвкушал встречу с Бегином, которая последует за моим открытием. Я наслаждался каждым ее мгновением и любовно обдумывал каждое свое слово.
Я буду холоден и высокомерен.
«Итак, месье Бегин, — начну я. Или лучше иначе: — Итак, Бегин! Получая от вас этот список, я, естественно, исходил из того, что в нем содержатся имена всех обитателей „Резерва“, за исключением обслуги. И что же? Первое, что выяснилось, — в нем нет никакого Поля Хайнбергера. Что вам о нем известно? Почему его имени нет в регистрационной книге пансионата? Эти вопросы требуют немедленного ответа. Далее, друг мой, советую досмотреть его личные вещи. Я буду сильно удивлен, если вы не обнаружите среди них фотоаппарат марки „Цейсс Айкон Контакс“ с пленкой, на которой запечатлены сцены карнавала в Ницце».