— Мне очень жаль, — пролепетал я и повторил: — Мне очень жаль.
Он встал.
— Ну что ж, — сказал он с ужасающим равнодушием в голосе, — так тому и быть. Не страшно. Просто подумал, может, для вас это не проблема, вот и все. Извините, что отнял у вас столько времени. Просто неприлично с моей стороны. А о деньгах забудьте. Я всего лишь поинтересовался. Приятно было поболтать с вами. Не так уж часто выпадает случай поговорить по-английски. — Он одернул пиджак. — Ладно, надо идти собираться. Думаю, мы отправимся завтра с самого утра. А надо еще телеграмму послать. Еще увидимся до отъезда.
Слишком поздно я обрел дар речи:
— Не могу словами выразить, майор, как мне жаль, что не могу быть вам полезным. Поверьте, дело не в том, что я не хочу дать вам наличные в обмен на чек. Просто у меня нет двух тысяч франков. Осталось только на то, чтобы оплатить счет в «Резерве». Будь у меня хоть какие-то деньги, с удовольствием одолжил бы вам. Ужасно жаль… Я… — Раз начав, я не мог остановиться, мне хотелось извиняться и извиняться, до бесконечности, может, так он вернет себе самоуважение. Но ничего не вышло: не дав мне договорить, он повернулся и вышел из комнаты.
Когда десять минут спустя я позвонил в комиссариат и попросил связать меня с комиссаром, в трубке раздался раздраженный голос Бегина:
— Да, Водоши, добрый день.
— У меня есть о чем сообщить.
— Слушаю.
— По-видимому, майор и миссис Клэндон-Хартли завтра уезжают. Он хотел одолжить у меня деньги на билеты до Алжира.
— Ну и?.. Одолжили?
— Мои наниматели еще не заплатили мне за тулонские фотографии, — неосторожно огрызнулся я.
К моему удивлению, эта наглая реплика была встречена на том конце провода кудахтающим смешком.
— Что-нибудь еще?
Под настроение я поспешил еще раз съязвить:
— Не знаю уж, покажется ли вам это существенным, но вчера вечером меня в саду избили и обыскали. — Еще не закончив фразы, я почувствовал, как глупо она звучит. На сей раз смешка не последовало, мне велели повторить сказанное. Я повиновался.
Повисла многозначительная пауза. Затем:
— Почему же вы сразу не сказали, вместо того чтобы тратить мое время? Вы узнали нападавшего? Выкладывайте.
Что я и сделал. Далее прозвучал вопрос, которого я так боялся:
— А номер ваш обыскивали?
— По-моему, да.
— Что значит «по-моему»?
— Из чемодана исчезли две пленки.
— Когда?
— Вчера.
— Что-нибудь еще взяли? — Вопрос был задан с нажимом.
— Нет. — Фотоаппарат-то исчез не из номера, а со стула в холле.
Вновь наступило молчание. Ну вот, теперь он спросит, на месте ли аппарат. Но вопроса не последовало. Я уж думал, что связь прервалась, сказал «алло!», и в ответ мне было предложено подождать минуту.
В висках стучало. Прошла не минута, а две. В трубке смутно слышались голоса, один квакающий, Бегина, другой, рокочущий, комиссара, но слов было не разобрать. В конце концов Бегин снова взял трубку.
— Водоши!
— Да?
— Слушайте меня внимательно. Немедленно возвращайтесь в «Резерв», разыщите Кохе и сообщите, что кто-то вскрыл ваш чемодан, исчезло несколько вещей — серебряный портсигар, шкатулка с бриллиантовой булавкой, золотая цепочка от часов и две пленки. Поднимите шум. Расскажите другим постояльцам. Жалуйтесь. Я хочу, чтобы в «Резерве» узнали об этом все и каждый. Но в полицию не обращайтесь.
— Но…
— Не спорьте со мной. Делайте, что вам говорят. Ваш чемодан вскрывали? Тогда вскройте его сами, еще до разговора с Кохе. И вот что еще, запомните хорошенько. О пленках заговорите в последнюю очередь, как будто только что вспомнили. Главная ваша печаль — ценности. Ясно?
— Да, но ведь у меня нет ни портсигара, ни шкатулки с булавкой, ни цепочки от часов.
— Разумеется, нет. Их украли. Зарубите это себе на носу.
— Но ведь это невозможно, абсурд какой-то. Не можете вы заставить меня… — Но Бегин уже повесил трубку.
Я возвращался в пансионат с камнем на сердце. Если во всей этой истории кто и ведет себя глупее моего, так это Бегин. Но ему нечего терять, кроме шпиона.