Он был просторен, с множеством вешалок, медной перекладиной и полкой для ботинок. В шкафу висели костюм и черный плащ. И больше ничего. Костюм был темно-серый, с протертыми локтями на пиджаке. На подоле плаща виднелась прореха треугольной формы.
Вот и весь гардероб (включая содержимое ящика) «герра Хайнбергера». Очень странно! Если человек может себе позволить остановиться в «Резерве», то одежды у него должно быть побольше.
Впрочем, не в том суть. Я-то ищу фотоаппарат. Прощупал матрас, но заработал на этом только царапину на руке от выпиравшей пружины. Все это начинало действовать мне на нервы. Того, за чем я пришел сюда, не обнаружилось. Пора было уходить. Впрочем, нет, оставалось еще одно.
Я вернулся к шкафу, снял с вешалки костюм и пошарил в карманах пиджака. Первые два оказались пусты, но в нагрудном я нащупал нечто напоминающее тонкую книжицу в бумажной обложке. Я потянул за край. Книжиц оказалось две, обе — паспорта, немецкий и чешский.
Я начал с немецкого. Он был выдан в 1931 году на имя Эмиля Шимлера, журналиста, родившегося в Эссене в 1899 году. Уже странно. На вид Шимлеру было далеко за сорок. Я принялся листать паспорт. Большинство страничек оказались пустыми, но имелись две французские визы, обе датированные 1931 годом, и несколько советских, от тридцать второго года. Судя по ним, он провел в Советской России два месяца. Обнаружились также швейцарская виза, датированная минувшим декабрем, и еще одна французская — май того же года. Я открыл чешский паспорт.
Фотография была, несомненно, Шимлера, но выдан паспорт на имя Поля Чиссара, коммерсанта, родившегося в Брно в 1895 году. Дата выдачи — 10 августа 1934 года. Тут было множество погашенных чешских и немецких виз. Судя по всему, герр Чиссар постоянно курсировал между Берлином и Прагой. Присмотревшись попристальнее, я разобрал дату выдачи последней визы: 20 января текущего года, точно восемь месяцев назад.
Я был настолько увлечен этими важными открытиями, что звук шагов услышал, только когда они замерли у самой двери. Впрочем, услышь я их и раньше, сомневаюсь, что можно было сделать что-то большее. А так у меня хватило времени только на то, чтобы сунуть паспорта на место и повесить костюм в шкаф. Как раз в этот момент ручка двери повернулась.
В следующие несколько мгновений я буквально остолбенел. Просто стоял и тупо смотрел, как поворачивается ручка. Мне хотелось вскрикнуть, спрятаться в шкафу, выпрыгнуть в окно, забиться под кровать. Но ничего этого я не сделал. Просто стоял и смотрел.
Дверь распахнулась, и в номер вошел Шимлер.
13
Или… или…
Заметил он меня не сразу.
Переступив через порог, он бросил книгу, которую держал под мышкой, на кровать, сделал было шаг к комоду, и как раз в этот момент наши глаза встретились.
Я увидел, как он вздрогнул. Затем, очень медленно, подошел к комоду и вынул табакерку. Начал набивать трубку.
Тишина сделалась почти нестерпимой. Казалось, на грудь мне давит какая-то тяжесть, не давая дышать. В висках стучала кровь. Словно завороженный я смотрел, как пальцы его методично разминают табачную крошку.
Когда Шимлер наконец заговорил, голос его звучал совершенно спокойно, даже обыденно.
— Боюсь, ничего ценного вы здесь не найдете.
— А я и не… — хрипло заговорил было я, но, не выпуская трубки, он остановил меня движением руки.
— Избавьте меня от оправданий. Поверьте, вы мне нравитесь. Люди вашей профессии не могут обойтись без риска. И очень обидно, должно быть, когда убеждаешься, что рисковал попусту. Особенно, — добавил он, поднося спичку к трубке, — когда оказываешься после этого в тюрьме. — Он выпустил облако дыма. — Желаете встретиться с управляющим здесь, или пройдем к нему в кабинет?
— Я нигде его не желаю видеть и ничего тут не брал.
— Знаю. Да и брать-то нечего. Однако же вынужден напомнить, что вы пришли ко мне без приглашения.
Я понемногу начал приходить в себя.
— Видите ли, дело в том, — вновь начал я, но он опять не дал мне договорить: